– Я не думаю. Просто люблю тебя.
Ухмылка – хорошая защитная реакция и я ею воспользовалась:
– Давно?
– Люблю или понял, что люблю?
Я помедлила, взвешивая оба понятия и, наконец, брякнула:
– Понял.
– Когда взорвался джип. Я испугался, что тебя задело, что ты ранена. Теперь моя очередь. Могу спросить?
– Спрашивай.
– М-да. Потребуется лирическое отступление. Небольшое, но важное.
– Начинай, – предложила я. – После ужина, завалюсь спать и беседы вести не стану. Давай…
– Я наблюдаю за тобой, и временами мне становится страшно: не знаю, что от тебя ожидать. Ты двигаешь в общем фарватере событий, но потом ведёшь себя, как человек без внутреннего компаса. Срываешься, бежишь, замираешь на месте. Я не о твоих телодвижениях – это аллегория. Не знаю, как реагировать, порой. А я хочу понять тебя.
Я молчала. Обдумывала разные варианты ответа. Диапазон был широк: от самого мягкого, который предполагался после слов о любви, до жёсткого и хамского. Причём к последнему я склонялась больше всего, ведь по факту сюжет беседы выглядел манипуляцией.
– Прости, – разорвал тишину Антон. – Я не должен был…
– Ты прав, – тяжело глотнув, выдавила я. – Но только в одном: я человек без компаса. А проще сказать – инструмент. Я привыкла жить так. Научилась. Реагирую только на проявления знаков, если можно так сказать, указателей целей. В остальном… Живу каждым днём, впитываю его в себя, как в последний раз.
– Ты говорила, что это наказание.
– Да. Это и есть наказание. Но в таком состоянии есть свои прелести. Кто-то верит в загробную жизнь, другие – нет. Я знаю, что все кого мы любили, ненавидели, рядом. Рядом даже те, кого мы предали, кому не захотели помочь или помогли, но зря.
Взяла короткую паузу, чтобы отделить уже мною сказанное, от того, что собиралась произнести. Научилась этому приёму у отчима. Он всегда делал небольшие промежутки в монологе, когда готовился к лекции, репетировал, чтобы молчанием отделить общий текст от выводов.
Я вздохнула, села. Сейчас самое время прибыть разносчику, чтобы закончить нелепый разговор с Кудряшкой, но, увы, время бежит слишком медленно.
– Знаешь в чём твоя ошибка, Антон Цой? – медленно, растягивая слова, произнесла я.
– В чём?
– Персекуторная паранойя, – улыбнулась я. – Психоз – вот в чём. Ты видишь во мне здорового человека. Пытаешься разобрать моё поведение на фрагменты, проанализировать, сделать выводы.
Я поднялась с кровати, медленно, крадучись подошла к парню, села к нему на колени:
– Ты реагируешь на меня, как на здорового человека, будучи сам таковым. Но у нас разные мерила с тобой. Не стоит, поверь, заниматься тем, на что тебе трудно взглянуть под другим углом.
Антон смотрел на меня во все глаза, и я читала в них дерзость и злость. Почти уверена в том, что сейчас в его голове, наконец, наступит прояснение. Уж его, так называемую навигацию, мне поправить удастся.
Люди. Человеки.
В нас заложена огромная мощь, а управление такой махиной сводится к одной кнопке – сомнение. Сейчас, я делала то, с чем не справился милый, кудрявый парень с лицом, на котором каким-то чудом сохранилась детская пухлость: я сеяла сомнение.
– Не могу двигаться в общем фарватере. Доктора называют это приступом, и я соглашаюсь с ними, ведь сама ничего путного придумать не могу. Он внезапен, беспричинен.
Говорила словами врача, ведь более ёмкого объяснения мне не подобрать:
– Вдруг становится очень страшно. Мне кажется, что Артём идёт по моим следам, смотрит в затылок. Его палец на спусковом крючке и он готов выдернуть пистолет, выстрелить. А потом приходят они – голоса.
Полумрак, который разрушали две горящие настенные бра, создавал надрывный, зловещий сюжет. Мне нравилось видеть растерянные глаза парня, сведённые вместе брови, морщинку между ними. Играла с ним, развлекалась, но главной задачей всё равно считала наставление его на путь истинный.
Он сказал: «Просто люблю тебя». Он поплатится за это.
Я провела пальцами по скуле Антона, медленно очертила своим языком контур его губ:
– Звуки складываются в слова, а те – в фразы. Воображение рисует мне тех, кого хочу увидеть. Призраки – плод моего воображения и подсознания. Мозг подкидывает соломинку – некий мостик и я хватаюсь за него. Доктор говорит, что я ассоциирую себя с вымышленным парнем-убийцей, давившим на меня, насиловавшим моё сознание в прошлом.
Легонько прикусила губу Кудряши – отпустила. Облизнулась.
– Что-то вроде совести – так мне кажется. Врач считает, что это моё восприятие жизни, развитое чувство справедливости. Оно претерпело изменения во время теракта – вот и маюсь. Сама же мечтаю лечь в могилу, и загоняю себя туда планомерно.
Мой язык нырнул в глубину рта парня. Внутри моего существа разгоралось желание. Игра в сумасшедшую, неожиданно возбудила меня.
Антон ответил на мои притязания жестким, страстным поцелуем. Его ладони гладили мою спину, грудь, ягодицы.
Звонок стационарного телефона прозвучал в тишине номера, как гром среди ясного неба.
О! Вот и ужин! Виват, ужин!
Глава 18
После допроса у следователя мы с Антоном бесцельно гуляли по городу. Возвращаться в квартиру желания не было, и я всячески оттягивала момент, когда придётся это сделать. На улице холодало, но я продолжала двигаться в сторону Петропавловской крепости по мосту, мечтая оказаться на собственной кухне, в доме с портретом Марии Аркадиевны.
– Ты чего такой смурной? – спросила я, кутающегося в воротник куртки Антона.
– Стараюсь не лезть к тебе с разговорами и вопросами. Держу дистанцию.
– С чего вдруг такая милость?
– Ты мне всё вчера доступно объяснила – я заткнулся.
Тормознула. Дёрнула Антона за рукав, развернула к себе:
– Эй! Чего ты? Я пошутила. Просто не желала отвечать на твои вопросы. К тому же сумасшествие возбуждает.
– Я так и понял. Зашёл на чужую территорию – ты дала отпор самонадеянному нахалу.
– Очень сексуальному, самонадеянному нахалу, – поправила я, стараясь сгладить острые углы в диалоге. – Не отталкивала я тебя. С чего ты взял? Напротив – всю ночь доказывала обратное.
Антон неожиданно бурно отреагировал: всплеснул руками, хлопнул ладонями себя по бёдрам и досадливо заявил:
– Вот она – женская логика! Ты же мне вчера сама прочитала лекцию о своём нездоровье. Думаешь, я не понял, что ты таким завуалированным способом объясняла мне, чтобы не совался в твои дела?
– Не в дела, – помотала головой я. – В душу.
