– Пусть, как мираж, всплывешь ты вновь
И тело в двадцать первый день найдешь.
В шуршании веера я узнала всплески воды. Золотая привязь – кусок цепочки, от которой никак не могла избавиться, дернулся и соединился с порванной частью. Всполохом сварки блеснула золотая вспышка. Получилось, что, накрывая ладонью кулон, я ударила Катю по руке. Она позеленела от испуга, но крепко ухватила мою ладонь. И тогда, видимо, я стала проявляться.
– Дашенька, сестренка, бедная ты моя! – плакала Катюша. – А я тебя предупреждала насчет Олега и Маричёртика! Предупреждала, так?! Слепая любовь и по миру пустить, и убить может! Хотя я сама тоже на их обман повелась. Чуть не погибла. Но ничего, ничего, теперь мы вдвоем. Вместе мы их одолеем! Надо присесть. Не представляешь, как я устала. Первое время, наверное, будет тяжело, пока не привыкну, да и тебе надо окрепнуть. Пока мне придется подпитывать тебя своими жизненными силами. Будет легче, если удастся найти твое тело. Даш, почему ты молчала, когда я призывала тебя?
Я пожала плечами. Показала на горло. Катю затрясло от негодования.
– Вижу, вижу, он горло тебе раздавил. Мерзавец! В голове не укладывается! Ни у кого не было сомнений, что проходимец тебя любит. Ты же помнишь, я была настроена против него. Но его забота и нежность выглядели так убедительно! Так, не переживай, а то ты таять на глазах начинаешь. Надо придумать, как мы будем общаться. Язык глухонемых знаешь? Нет? Ладно, постепенно обучу. А если на бумаге? Она вручила мне блокнот и карандаш.
С трудом взяла его, царапая по бумаге каракули.
– Давай помогу, – сестренка взяла мою руку в свою. Карандаш сам лег в ее ладонь. Получаться стало только, когда я водила ее рукой по бумаге. Неожиданно, как вспыхнувший вдали свет, в моем мертвом сознании возник кошмарный образ. Будто виделся он со стороны. Листы блокнота задрожали. «Знаю, – черным по белому вставали слова, – они похоронили меня ночью в медном гробу, под каменным крестом, у дома на лужайке».
Пока оформили бумаги на вскрытие могильного саркофага да технику пригнали, стало вечереть. Как и я небо было раздавлено. Облака не могли стереть с него разливающуюся красноту. На фоне багряного заката стая птиц казалась мне нестройными строчками надгробной надписи. Воронье да галки, как черные буквы, опадали на притихшие немые деревья.
– Не может быть, чтобы здесь, – сняв фуражку, сказал Крынкин. – При мне бетон заливали.
Екатерина, откуда у вас такая информация? Или все ж речное ведовство удалось? – поежился он.
– Из самых надежных источников, Вячеслав Глебович, – опустив глаза, ответила сестренка, а потом невольно выдала очевидный факт, посмотрев в мою сторону.
Кроме неё меня никто не видел. Оно и к лучшему. Растрепанные волосы. Одета в старенькое одеяльце, под ним шерстяная дурацкая кофта – Маринкина! А еще она напялила на меня домашнее платье, заляпанное краской. В нем я в доме кое-что подкрашивала, когда въехали. Маричёртик специально все это выбрала, представив неряхой и после смерти. Из одеяла был вырван большой клок.
Его нашли на кухне. За дверцу печки внутри зацепился. Как только Катя сожгла лоскут в пепельнице, он проявился на мне, закрыв дырку. Вот так… Я была ей благодарна, мерзла через эту прореху.
Техника долго дробила цемент. Как и на исходе Седмицы собралось немало местных, поглазеть. К тому времени на плечи нам уже опустилась ночь. Из дома протянули кабель для прожекторов. Рабочие, наконец, додолбили до проклятых медных гробов. В одном из них нашли меня, пересыпанную солью, то есть то, что осталось. Я знала, а собравшиеся нет, муженек положил мой полусожженный труп в гроб старшей дочери купца. Именно с ней у нас было большое внешнее сходство. Анастасия плакала навзрыд над своими несчастливыми девочками. Я стала третей для неё, загубленной Ковалем.
– Надо же, целый мешок каменной соли извели, из кладовки для соления! Перестраховалась Маричёртик, чтобы ты, Даша, до неё не добралась… – вырвался у Катьки негодующий шепот.
– Вот бестия! Хитро придумал Олег! – не выдержал и Крынкин.
Над медными гробами был сделан деревянный каркас. Сверху его залили бетоном, Олег сам помогал. Один из гробов, в котором меня нашли, оказался в туннеле с выходом в склоне земляного откоса. Простая дверца из доски закрывала проход. Сверху Маринка постелила пласт земли с живыми цветочками. К дверце, как и к гробу муженек сумел прикрепить цепи. Ночью цветочки откинул, доску дернул – свободно. За другую цепь выволокли гроб. Туда мой труп сложили. Ломом обратно задвинули и закопали лазейку уже без доски. Она рядом валялась – не потрудились убрать, а может, спешили. Заранее все продумали. Получается, когда он еще любовью дышал и заботился, участь моя была уже решена! Да, правильно говорят: «Слепая любовь может и по миру пустить и жизни лишить!» А как сладко ухаживал. Как, казалось бы, страстно любил. Как бессовестно обманывал. Горько! Горько!! Горько!!! Горько было стоять у собственной могилы. Меня погубили люди, которых я считала своей семьей. Заставили чужой детский гробик хоронить, как свой. Живого сына у меня украли, а с ним и мою жизнь. Им нет оправдания ни перед Богом, ни перед людьми. Теперь, когда нашли мое тело, завели уголовное дело по факту убийства. С информацией, собранной ранее Катей, Олега и Маринку объявили в розыск, как серийных убийц. Крынкин заверил Катю, что моего малыша обязательно найдут. Все мои мысли были о нем, душа рвалась на его поиски. Но Катя попросила меня пока ничего не предпринимать. Она плохо себя чувствовала. Установившаяся между нами связь отнимала ее жизненные силы. Она сказала, что ситуация должна стабилизироваться, просто нужно время. Пришлось покориться, не хотелось причинять ей вред. И поэтому наступившая ночь тянулась очень тягостно. Вначале я тихо сидела в Катиной комнате на стуле. Потом решила пройти по дому, проверить, насколько длинна моя привязь к ней. Выхожу в темный коридор. Из-за угла на меня фосфоресцируют два больших глаза. Над полом зависли. Поднимаются выше. «Мур-р-р…» – затырчало мелодично и очень знакомо. Распушив хвост, Дымок ринулся ласкаться ко мне. Поначалу он не понял, почему обтирать мои ноги не получается. Удивленно мяукнул. Принюхался и тыкнулся в мою действующую руку. Я с удовольствием гладила его по голове и чесала за ушком. Первое открытие – кошки чувствуют и видят призраков. Но как он распознал, что нужно тереться о руку, которой я могла его приласкать? Второе открытие – отдельные вещи в доме вели себя, скажем, странно. Дымок свидетель! На некоторые он даже фыркал. Вот ваза на столе слегка сжимает горлышко, давя стебли цветов. Видимо, они ей надоели. Тарелки из кухни явственно звякают в шкафу: «Татц, сам татц, цыц, сам цыц». Старые напольные часы заметно раскачиваются и вздыхают при тиканье. Эти вздохи, как живые, скрежещут по большой морской раковине, водруженной на верхнюю крышку.
Слишком тяжелая для старых часов. Вот они и вздыхают, негодуя на свою ношу. Все эти необычные предметы кажутся колючими из-за еле заметного свечения. Выделялись и горячие вещи, особенно картины и фотографии. Третье открытие – кажется, я стала слышать сам дом. Он тоже жил своей жизнью. Я что-то почувствовала, и в этом мне надо было еще разбираться!
