На долго меня не хватило: несколько секунд, а после я схватил её за талию и прижал к себе. Несдержанно коснулся губами виска, потёрся щекой о мокрые пряди цвета горького шоколада и принялся расстёгивать пуговицы. Понимал, что она зла и подавлена. Понимал, чтоб её, и в то же время меня злило, что она могла подумать, будто я сумею выстрелить в неё. Хотел, чтобы она приняла блеф за чистую монету – она приняла. Но теперь… Рука её с зажатой расчёской опустилась, спина была прямой. Я ждал, что она снова начнёт вырываться или скажет что-нибудь грубое, но она молчала. Стояла и позволяла мне гладить себя, целовать в шею, шарить по телу. Я дурел от её запаха, сходил с ума от бархата и тепла кожи и одновременно с этим во мне нарастала ярость. Знал – ей не всё равно, так какого чёрта?! Или больше нравится, когда ей, полупьяной, ладошки наглаживают и на лазурное побережье приглашают так называемые благодетели? Пусть только попробует…
Развернув к себе лицом, я толкнул её на постель и, вытянув пояс халата, схватил за руку.
— Что ты делаешь? – она было дёрнулась, но я жёстко взял вторую ладонь и, крепко обвязав, подтянул её к спинке. Ноги её заскользили по постели, рубашка задралась до самых ягодиц.
— А ты не понимаешь? – перекинул пояс через изгиб металлического прута.
Стэлла молча следила за мной. Не сопротивлялась, но теперь я буквально кожей чувствовал исходящее от неё напряжение и недовольство. Болотная зелень глаз потемнела, коричневые крапинки стали янтарными, будто расплавленное золото. Понимая, что, не касаясь, уже хочу её до судороги, я сел рядом с ней и медленно, пуговица за пуговицей, расстегнул рубашку до конца. Кончиками пальцев водил по её телу: ключицы, ложбинка меж грудей, ямка пупка. Каёмка тонких трусиков… Не снимая их, коснулся кружева, погладил между ног и двинулся вниз – к бёдрам и коленям.
— Что ты хочешь доказать мне, Алекс? – сдержанно и напряжённо поинтересовалась она, когда я дошёл до коленной чашечки и, склонившись, поцеловал. Легко прикусил кожу, провёл языком и снова коснулся губами. Я соскучился по прикосновениям к ней. Понимал, что пьянею, начисто теряю контроль, стоит мне хоть немного отпустить собственные чувства.
— Что из тебя вышел отличный мастер по починке сломанных кукол? – продолжила она. — Что способен завести меня?
Едва я прикоснулся к стопе, Стэлла дёрнула ногой, но я всё равно поймал её. Провёл по лодыжке, погладил вдоль сухожилия щиколотки. Знал, что её это не просто возбуждает – она с ума сходит. Мягко обрисовал пяточку, поцеловал пальцы. Стэлла выдохнула, я же, на миг вскинув голову, посмотрел ей в лицо.
— Способен, Алекс, — проговорила она чуть сипло, с каким-то смиренным равнодушием, хотя я понимал, что спокойствие её тает с каждым моим касанием. – Только если у меня между ног влажно, это ещё ни о чём не говорит, — губы её на мгновение искривились в усмешке. — Хренов повелитель мокрых трусиков.
Пальцы мои на её ноге сжались сильнее. Вот же… Была бы на её месте другая, давно удушил бы. Но ирония заключалась в том, что другой на её месте быть просто не могло. Не выпуская стопу, провёл большим пальцем по костяшке, чуть ниже к пятке, по впадинке, вернулся к косточке. Заметил, как она шевельнула связанными руками. В моей распахнутой рубашке, с блестящей теменью зрачков, поцелованная лучом утреннего солнца, она была настолько хороша, что на секунду я забыл, как дышать. И значения не имело, кто она: есть у неё фамилия или нет, дочь ли она Эдуарда Белецкого или подаренная мне другом девка из питомника. Ладонь моя прошлась по её голени к колену, потом обратно, вслед за рукой я коснулся её губами, потёрся носом. Услышал шелест её дыхания и проложил влажную дорожку выше – до середины бедра. Погладил живот, тронул языком пупок.
— Чего ты добиваешься, Алекс? – снова заговорила она. – Хочешь мне показать, что знаешь мои слабые места. И? Ты ведь ни перед чем не остановишься, чтобы получить желаемое, да?
Пальцы мои легли на шёлк трусиков. Отодвинув в сторону, я тронул нежные складочки. Ладони её сжались в кулаки, черты лица заострились сильнее. Влажная… Совсем немного, но влажная. Не говоря ни слова, я придвинулся ближе и, обхватив её затылок, жадно накрыл рот. Знал, что не ответит, и всё равно хотел чувствовать её.
— Сама придёшь, — прошептал я ей в губы. Отстранился, посмотрел в глаза, потом снова на губы.
— Вряд ли, – выдохнула она со свойственным ей упрямством, и я ощутил её дыхание кожей. Едва сдержал рык и снова стал целовать. Рот, скулы, шею… Нетерпеливо, по-животному. Накрыл грудь, обрисовал сосок.
— Придёшь, Стэлла.
Она не ответила. Смотрела презрительно, с какой-то надменностью, и только бешеный пульс сдавал её с потрохами. Сука! Понимала, что нихрена я не выдержу рядом с ней. У меня и сейчас-то кровь в висках пульсировала, а член стоял так, что впору гвозди заколачивать, и кому как ни ей было знать об этом.
Подняв голову, я продолжал поглаживать её – от груди к низу живота, по трусикам и снова к груди. Смотрел ей в глаза и ждал. Она сглотнула и всё-таки отвернулась. Вот так, девочка. Чуть надавил на клитор, погладил. Рвано выдохнув, она свела ноги. Знала, что меня это не остановит, и всё равно пыталась что-то доказать. Ладонями под края рубашки, по бокам и снова губами к груди. Твёрдость соска, едва заметная дрожь… Внутри неё уже проснулось желание, и я чувствовал это. Гладил её бёдра, трогал её и понимал – не остановлюсь сейчас – позже уже просто не смогу. Поцелуй в шею, зубами, языком по тёплой венке. Сдавшись, Стэлла выдохнула, на этот раз с низким протяжным стоном, откинула голову, позволяя мне целовать себя. Да, моя…
— Придёшь, — повторил я в третий раз и встал. Подошёл к балконной двери и на всю распахнул её, впуская в спальню прогретый утренним солнцем воздух. Ночью прошёл дождь, и свежесть теперь ощущалась как-то по-особенному, хотелось дышать полной грудью.
— Ты мерзавец, — донеслось мне в спину.
— Ещё какой, — бросил я, сам не зная, кому сейчас сделал хуже – себе или ей.
Стэлла повела руками, поджала ноги к себе.
— Я не из тех женщин, Алекс, что приходят за сексом. А в том, что ты способен на что-то ещё, я не уверена.
Вот же… Ещё немного, и дело добром не кончится. По скулам моим заходили желваки, досада и злость начисто смели остатки здравых мыслей. Не глядя на неё, я подошёл к шкафу, распахнул и, порывисто раздвинув вешалки с рубашками, взял первую попавшуюся. Нахрена мне вот это всё?! Прожил же как-то этот год и ещё прожил бы! Яйца буквально разрывало, нутро выкручивало желанием сделать её своей. Вернуться к постели, сдёрнуть с неё трусики и… Едва сдерживаясь, я скинул на пол халат.
— И что это значит? – услышал я натянутый голос Стэллы.
Что это значит?! Да чёрт знает, что всё это значит! Набросил рубашку на плечи и только теперь понял, что она подходит скорее для официального приёма, чем для… Впрочем, я ещё и сам толком не знал, куда собираюсь. Ясно мне было лишь одно – на какое-то время лучше уехать, причем не только из дома, но и из города. Потому что думать здраво я не в состоянии, а находящаяся рядом женщина этому тем более не способствует. Скинул рубашку на халат. Думать я мог лишь о том, что должен делать с накатившим на меня помешательством и к нему прилагающимся. Её проклятое упрямство, вызов в глазах, эти самые глаза-болото, в котором я напрочь увяз… И ещё целая куча чернухи, о которой ей вовсе ни к чему знать. По крайней мере, пока я сам не выясню хотя бы что-то о прошлом. Смерть её семьи не была случайностью, и это факт, а сама Стэлла… Сама Стэлла, судя по всему, стала свидетельницей случившегося в этом доме. Единственной оставшейся в живых свидетельницей, ибо убийца Белецких вырезал как охрану, так и прислугу, находящуюся на тот момент в доме. Стэлла Белецкая…
