Дойдя до дверей кухни, я остановилась. Увидела папу. В тот день на нём были светлые джинсы. Светлые джинсы и светло-бежевая рубашка…
Он сделал было шаг вперёд, но дядя произнёс ещё более раздражённо:
— Ещё шаг, и я нажму на курок. — Дуло пистолета устремилось в сторону мамы, стоящей чуть поодаль. Она была очень бледной, встревоженной. Я почувствовала, что происходит что-то такое… что-то, чего происходить не должно. Хотела подбежать, но мама бросила на меня быстрый взгляд и остановила едва заметным движением руки. Снова посмотрела на дядю.
— Послушай… — Отец остановился. Он был недоволен, если не сказать разгневан.
— Иди сюда, — дядя резанул меня взглядом, махнул пистолетом, указывая в ноги мамы, но я не пошевелилась. Тёмные глаза, непроницаемая, мёртвая темнота…
— Не трогай девочку, — отец говорил натянуто, непривычно напряжённо. – Она тут…
Один за другим последовали два громких хлопка… Выстрелы… Я увидела разливающиеся по бледно-бежевой рубашке пятна крови и захныкала. Гильзы упали на пол, покатились ко мне, стук их смешался с отчаянным женским криком.
— Эдуард! – мама бросилась к отцу, но дядя тут же наставил пистолет на неё. Папа, едва стоя на ногах, ещё придерживался за край стола. Не испугавшись, мама обняла его, не давая упасть. Её красивое лицо искривилось, по щекам бежали слёзы, из груди вырывался плачь.
— Мама, — заплакала я ещё громче и побежала к ней.
— Беги, детка! – истошно, истерично закричала она. – Беги, Стэлла! Прячься! Беги! Беги в наше место! Он не должен найти тебя!
Едва живая от страха, я смотрела на неё, не зная, что делать. В кухню стремительным шагом вошёл ещё один мужчина: высокий, широкоплечий. Путь назад был отрезан.
— Беги! – снова закричала мама, из последних сил удерживая истекающего кровью отца.
Что было духу я метнулась к задней двери, ведущей в сад. Собственное сердце пульсом стучало в ушах, я почти ничего не слышала – так громко дышала. Босая, в тонкой пижаме, выскочила на улицу и понеслась к калитке. Мама… я должна спрятаться. Мама меня обязательно найдёт… и папа. Папа точно найдёт. Веточки впивались в ноги, дождь обжигал кожу. Небо разрезало вспышкой молнии, раскат грома смешался с новым хлопком. Я обернулась на дом. Стоящий на фоне серо-чёрного с сиреневыми прожилками неба, он казался непривычно мрачным и величественным. Хотелось вернуться обратно, но мама кричала… Я должна убежать, должна спрятаться…
Алекс только сдержанно кивнул. Ещё несколько секунд не сводил с меня взгляда, а после посмотрел на гранитную плиту с выгравированными на ней датами рождения и смерти. Руки у меня всё ещё дрожали, слёзы застряли комком в горле, и я знала – не смогу вытолкнуть их, даже если захочу. Ветер трепал волосы, доносил до слуха воронье карканье, а я, как и Алекс, смотрела на подписанные под именами своих родителей цифры. Сегодня у мамы юбилей… Пятьдесят лет, из которых она прожила лишь тридцать два.
— Нам пора, Волчонок, — спокойно и очень жёстко проговорил Алекс, положив ладонь поверх моей руки. Я посмотрела на него, он на меня. Снова. – Я должен вернуть долг.
— Алекс… — его тон, его взгляд…
— Не волнуйся, — взяв за руку, он отвёл меня от ограды. – Всё будет хорошо.
На обратном пути мы почти не разговаривали. Мне показалось, что вначале Алекс и вовсе хотел, чтобы я поехала на другой машине в сопровождении охранников, но передумал. Для того, чтобы понять, что ему требовалось обсудить с Денисом дальнейшие действия, большого ума не требовалось. И что меня в подробности посвящать никто не собирается – тоже.
Но я и сама осознавала, что лезть в мужские разговоры не стоит. Привыкшая принимать участие в обсуждении планов наравне с мужчинами, сейчас я предпочитала наблюдать. Потрясённая, опустошённая, я вглядывалась в открывшееся мне прошлое. Фрагментарное, обрывочное, оно так и осталось слишком далёким… Тронув висящего на шее Пегаса, я выдохнула. Ладонь Алекса легла поверх моей руки. Тёмные пятна памяти никуда не делись, лишь покрылись крапинками красок других цветов.
— Я была слишком маленькой, чтобы что-то понимать… — шепнула я, когда Алекс сжал мои пальцы. Глянула на наши руки. – Мне кажется, я никогда не смогу вспомнить… Не смогу понять, какой была наша жизнь.
— Тебе было пять, — напомнил Алекс. – Чего ты от себя хочешь?
— Не знаю, — с горечью отозвалась я, понимая, что он прав.
Детство… Оно ведь стирается, на смену ему приходят другие воспоминания. У меня они тоже есть… И человек, виновный в их омерзительности, – брат моего отца.
Стоило нам вернуться в особняк, Алекс и Ренат ушли в кабинет вместе с Денисом и ещё несколькими охранниками, из числа тех, что обеспечивали нашу безопасность в последние дни. Я ожидала, что меня выставят за дверь или отправят развлекать прибывшую с утра гостью, но кабинет Алекс закрывать не стал.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты совалась, Стэлла, — только и сказал он. – Это не женское дело.
— Я принесу кофе, — коротко отозвалась я и ушла в кухню.
Застыла в дверях, слыша, как доносятся из кабинета голоса. Алекс говорил твёрдо, голос его раскатами проносился по холлу, ударялся в стены, проникал в меня. Я слышала Рената, слышала Дениса, слышала собственного отца. Я слышала крик мамы и звуки выстрелов…
— Надо вытащить его из норы, — очевидно, Ренат подошёл к двери кабинета, ибо голос его зазвучал чётче. Я уставилась на то место, где когда-то стоял отец. Бах-бах… Два алых пятна на рубашке, две гильзы, катящиеся к моим ногам… Обхватив левое запястье, растёрла и, отпустив, решительно двинулась к полкам. Несколько чашек чёрного кофе…
— Что происходит? – услышала я позади нежный, чуть ли не детский голосок и обернулась.
На пороге, немного растерянная и напуганная, стояла Лиана. Высокая, красивая. Голубые глаза, обрамлённые тёмными густыми ресницами, спадающие каскадом золотистые волосы…
— Сколько тебе лет? – почему-то спросила я, ставя на поднос очередную чашку.
Руки больше не дрожали, напротив, я ощущала странное спокойствие. Чувствовала себя женой человека, отвечающего за свои слова, сильного, привыкшего решать грязные проблемы раз и навсегда. Иллюзий я не строила. Прекрасно знала, о чём идёт разговор в кабинете, и что именно ожидает убийцу моей семьи. Хотела ли я другого? Хотела ли возобновления следствия, честного правосудия, газетных заголовков о пролитом на гибель Эдуарда Белецкого и его жены свете? Нет. Я хотела приговора. Здесь и сейчас, и знала, что приговор этот уже вынесен.
— Девятнадцать, — отозвалась Лиана. – А что? — Прошла в кухню мягкой, танцующей поступью. Должно быть, она и правда танцовщица или что-то типа того…
— Ничего. — Я поставила кипятиться чайник. – Не люблю, когда взрослые мужчины спят с несовершеннолетними девочками. Сможешь сделать три чашки чая?
— Да, — выглядела она уже не столь неуверенной. – И не беспокойся. Когда у нас с Ренатом завязались отношения, мне уже было восемнадцать. — Мне показалось, что ей хочется рассмотреть меня внимательнее, но природная тактичность сделать этого не даёт. – Стэлла… Что-то случилось? Ренат сказал, что у нас поменялись планы и…
