Помещение тонуло в полумраке и освещалось лишь благодаря свету пламени камина.
Кален не стал ждать приглашения за стол. Когда он проснулся, то не обнаружил ни единой души ни в комнате, ни в коридоре, ни в холле. Тишина после нескольких дней заточения, волнения, голода и страха за собственную жизнь его не напугала.
Он начал трапезу один, лицом к двери, чтобы видеть, кто зайдет проведать его.
От еды не тошнило. Сытость вернула Калена к полноценной жизни, поставила все детальки его свихнувшегося сознания на свои места. На несколько отрадных минут покоя он смог позабыть о дышащей ему в спину смерти и гибели всего сущего.
За гостиной послышалось легкое цоканье каблуков. Дверь громыхнула, открылась. На пороге стояла Ринальдика Маклин в пиджаке до колен и строгих брюках.
– Смотрю, ты уже пришел в себя. Советую еще немного отдохнуть, – заботливо обратилась она к нему.
– Спасибо, – Кален смущенно опустил взгляд, чувствуя тепло по отношению к женщине. – Но мне правда лучше.
Ринальдика не стала настаивать и заняла место напротив него. Она знала Калена недолго, но уже поняла, что его сложно переубедить.
– Не расскажешь, что произошло? Ты выглядел ужасно. Да и сейчас – тоже. Весь в синяках и ссадинах. С тобой не было телефона. Кстати, я успела прикупить тебе одежды. Она ждет тебя в твоей комнате, ты не заметил?
Миссис Маклин выстрелила в него не всей обоймой фраз, вводящих в затруднение, и, пока она не продолжила, Кален скромно ответил:
– Спасибо за одежду, но я бы… хотел попросить вас не спрашивать о том, что случилось.
– Не стал ходить вокруг да около и сразу попросил не задавать лишних вопросов?
– Я так не говорил. То есть не совсем так.
Калену стало неловко. Женщина облегчила его смущение беспечной улыбкой.
– Ладно, я знала, что ты не захочешь отвечать. Как и Иона, ты скрытный.
– А где она?
– Ариан забрал ее, отметив, что находиться сейчас рядом с нами опасно.
– А почему не сказал?
– Нет. Как я поняла, секреты у них в крови.
«У нас в крови. – Душа жаждала обсуждения родства с Ионой хоть с кем-то, кто связан с ней. – Если подумать, Ринальдика – моя тетя тоже».
– У меня один вопрос: твоя мама знает, что происходит с тобой?
В груди Калена что-то сжалось, словно словом «мама» миссис Маклин вскрыла болезненную тоску, спрятанную за страхом.
«Я могу с ней встретиться?»
Ответ был очевиден. Тревис разъярен и жаждет его смерти. Он уже должен держать путь в город, где может найти теперь не только его, но и космическую жидкость, спрятанную в сейфе в комнате Ионы. Если в одиночку, будучи почти безоружным, он не сможет добраться до защищенного дома Красс, то на его месте Кален бы…
– О боже…
– Что такое?
– Я хотел сказать: нет, не знает. И у меня встречный вопрос: вы знаете, где Иона была больше года?
– Да. Как ты понял, наша семья не совсем простая. Объяснять это Амелии и Андерсену, которые сейчас с родителями в другой стране, было тяжело.
– Почему они уехали? Как давно?
– Буквально вчера. Иону отправили в межвремье, а сами – в Германию. Они спланировали эту поездку сразу, как только она вернулась.
– И они… знают, почему Ариан решил спрятать ее у себя?
Внимание Ринальдики неожиданно привлек букетик цветов, торчавший из крохотной вазы.
– Он сообщил, что один из членов его команды спятил и хочет ее смерти. Когда Ангела услышал об этом, он не сказал ни слова. Спорил только Рейден. А потом Ангела шепнул что-то ему на ухо, и мой брат остолбенел. В тот же день они собрали вещи и уехали, доверив Иону Ариану. – Ринальдика вздохнула. – Но у меня плохое предчувствие.
– А вы видели всех членов моей команды?
– Нет, не всех.
Очередным грузом на сердце легла мысль, что миссис Маклин тоже могла знать Тревиса-Троя.
«Что же творится в твоей голове?»
Еще никогда в жизни Кален так не жаждал познать внутренний мир человека, как в дни своего заточения и вот теперь – на свободе. Он ненавидел Тревиса всеми фибрами души, но его смертельная игра, полная моральных пыток и тайн, порой пробуждала неподдельный интерес к его личности.
Осталось ли в нем хоть капля тепла? Помнит ли он хоть один их общий приятный момент? О чем думает прямо сейчас? Действительно ли желает осуществить свой немыслимый план?
После ужина Кален вернулся в комнату, чтобы переодеться. На прикроватной тумбе лежал бумажный пакет с позолоченным минималистичным логотипом. Сразу стало ясно: одежда этой фирмы не из дешевых.
«Хорошо, наверное, когда ты можешь себе позволить все, что только хочешь, не задумываясь, сколько денег останется».
Кален позволил себе, как и в детстве, помечтать о взрослой беззаботной жизни одиночки, тратившего деньги на себя. И вот ему пятнадцать, а мечта, о которой он вспоминал в минуты соблазна потешить самолюбие, осталась неизменной. И стоило отключить режим мечтателя, как перед глазами ни будущего, ни денег, а значит – нет удовлетворяющей жизни.
Темно-фиолетовая майка из хлопка и черные джинсы непривычно облегали, выставляя фигуру напоказ: худощавые ноги, руки, узкие плечи. Если бы не черные кожаные куртка и кеды с шипами, Кален отказался бы от нового образа. Он покрутился перед зеркалом с нахмуренным лицом и упер руки в бока.
– Не хватает только браслетов с шипами и какого-нибудь чокера, – ухмыльнулся он.
– Ох, помню, как мой брат подарил Ангеле на шестнадцатый день рождения золотой чокер, – в дверях появилась Ринальдика, сияя счастливой улыбкой.
– Они уже тогда… любили друг друга?
– Нет, тогда мой брат был тем еще занудным истуканом.
– С тех пор мало что изменилось.
После затянувшейся тишины Кален осознал, как облажался. С провинившимся видом он повернулся к Ринальдике, чтобы извиниться, но она махнула рукой и поднесла кулак к губам, сдерживая хихиканье.
– Он больше не истукан, но все еще зануда, да.
Кален не нашел слов, чтобы ответить. Перед ним стояла его родная тетя: златовласая, элегантная, загадочная и потому – интересная. Кален мог поклясться, что эти качества она обрела не с возрастом. Так было всегда. Вспоминая ее брата Рейдена и их малоприятный разговор у входа в цокольный этаж, первую встречу с Ринальдикой и знакомство с семьей Красс, он был готов распустить язык и рассказать о своем родстве с ними.
«Как же тяжело хранить такие тайны».
Прежде всего нужно было разобраться с мамой – той последней деталью, полностью скреплявшей две уже собранные части единого пазла.
