Таким образом, инфляция помогает соотнести наблюдаемые параметры с базовой математической моделью. Правда, предсказания зависят от потенциала инфлатонного поля. Мы могли бы выбрать один потенциал, который согласуется с имеющимися на сегодня данными, и дорабатывать его по мере необходимости, но тогда у космологов оставалось бы много свободного времени. Поэтому они усердно штампуют инфляционные модели и в каждом случае высчитывают предсказания для измерений, которые еще не были сделаны.
При учете 2014 года насчитывалось 193 инфлатонных потенциала, и это только для случая с одним полем 176. Однако способность теоретиков чеканить модели, предсказывающие любые возможные будущие наблюдения, продемонстрировала лишь, что те не в состоянии ничего предсказать. Эти модели сильно «недоопределены», как сказали бы философы; у нас недостаточно данных для однозначной экстраполяции 177. Можно построить модель, исходя из имеющихся наблюдений, но не получится надежно предсказывать результаты будущих измерений.
Эта ситуация побудила Джо Силка заметить, что «всегда найдутся инфляционные модели для объяснения какого угодно популярного на данный момент феномена»178. А в статье, опубликованной недавно в журнале Scientific American, космологи Анна Иджас, Ави Лёб и Пол Стейнхардт посетовали, что из-за огромного количества моделей «инфляционная космология, как мы ее сегодня понимаем, не может быть оценена с помощью научного метода»179.
Рискуя напугать вас, скажу, что существует бесконечное число инфлатонных потенциалов – для дальнейших исследований. И конечно же, никто не запрещает брать сразу несколько полей или вообще какие-то иные поля. Безграничные возможности для творчества!
Согласно современным оценкам теорий, это исследования высшего уровня.
Краеугольный камень наук
Середина апреля, Вупперталь, город в нескольких милях к северу от Кёльна (Германия). Я ожидала, что окажусь у отеля или институтского здания, но адрес привел меня к жилому дому где-то на окраине. Перед ним разбит маленький цветник. Плющ взбирается ввысь по бокам от двери. Я нажимаю на кнопку звонка, и мне открывает женщина примерно моих лет.
– Да?
– Здравствуйте, – говорю я. – Э-э-э… Я Сабина.
На ее лице написано непонимание.
– Я ищу Джорджа Эллиса, – объясняю я.
Она явно в замешательстве.
– Это мой отец. Но он сейчас в Кейптауне.
Она приглашает меня в дом и звонит отцу.
«О боже, – кричит Джордж в телефон из какого-то автобуса, – она приехала на две недели раньше!»
* * *
Конец апреля, Вупперталь. Та же улица, тот же дом, тот же плющ. Звоню в дверь в надежде, что не потратила снова четыре часа на дорогу только ради того, чтобы всполошить незнакомого человека и поехать обратно домой.
К моему огромному облегчению, дверь открывает Джордж. «Приветствую», – говорит он, приглашая меня войти, и провожает на залитую солнцем кухню. На стенах висят детские рисунки.
Джордж Эллис, почетный профессор Кейптаунского университета, – одна из главных фигур в космологии. В середине 1970-х годов вместе со Стивеном Хокингом он написал книгу «Крупномасштабная структура пространства-времени», на которую все в этой области до сих пор ссылаются 180. Уже в 1975 году он изучал вопрос о том, что в космологии проверяемо, – задолго до того, как мультивселенная привлекла к этой проблеме всеобщее внимание181. Но интересы Джорджа космологией не ограничиваются. Он также исследовал эмерджентность в сложных системах – не только в физике, но и в химии с биологией, – а еще его не напугать и философией. Он любит смотреть на вещи широко. Однако последнее время ему не нравится то, что он видит.
«Что вас тревожит?» – начинаю я с вопроса.
«Сейчас есть физики, которые говорят, что нам не нужно подвергать их идеи проверке, ведь эти идеи так хороши», – отвечает Джордж. Он подается вперед через стол и устремляет на меня взгляд. «Они говорят – открыто или косвенно, – что хотят ослабить требование, согласно которому теории должны подвергаться проверке». Он замолкает и откидывается назад, словно желая убедиться, что я осознаю всю серьезность ситуации. «По-моему, это шаг назад на тысячу лет, – продолжает он. – Вы писали об этом. То, что вы говорите, очень созвучно моим мыслям: такой образ действий подрывает саму суть науки. Мне не нравится это по ряду причин – часть совпадает с вашими, а остальные чуть отличаются».
«Причины, как мне кажется, у нас с вами общие, состоят в том, что сейчас науке в мире приходится сложно из-за всех этих разговоров, демонстрирующих скептицизм по отношению к ней: о вакцинации, изменении климата, генно-модифицированных сельскохозяйственных культурах, ядерной энергии. От теоретической физики ждут, что она будет краеугольным камнем, незыблемым основанием наук, показывая, как безраздельно ей можно доверять. И если мы начнем ослаблять требования тут, думаю, последствия будут крайне серьезны и для других наук».
«Но есть и совсем иные причины, почему все это меня занимает, причины, которые, полагаю, могут быть вам не столь близки: каковы пределы науки в том, что касается человеческой жизни? Что наука может и чего не может? Что может она сказать о человеческих ценностях, о смысле и цели жизни? Думаю, это очень важно для взаимоотношений науки и широкой общественности».
Как же мне может быть это не близко? Я слушаю не перебивая.
«Одна из основных причин, по которым люди отвергают науку, связана с тем, что такие ученые, как Стивен Хокинг, Лоуренс Краусс и другие, утверждают, будто наука доказывает, что Бога не существует и тому подобное. А ведь наука не в силах это доказать. Вот что порождает враждебность к науке, особенно в США».
«Если вы на Среднем Западе и вся ваша жизнь и местной общины вращается вокруг церкви, а вдруг объявляются ученые и молвят: “Отринь все это”, им бы лучше обзавестись аргументами поубедительнее. Но Дэвид Юм уже сказал 250 лет назад, что наука не может ни доказать, ни опровергнуть существование Бога. Он был очень аккуратным философом, и ничего с тех пор в этом отношении не изменилось. А эти ученые – небрежные философы».
«Но вам это, возможно, не так интересно», – добавляет Джордж.
То, что ученые – плохие философы, для меня не новость, в конце концов, я одна из них. Но мне не вполне понятно, говорю я, какое отношение это имеет к оценке теорий.
«Это оценка теорий в том смысле, что некоторые ученые делают пространные утверждения о том, чем наука является – что она может доказать и опровергнуть, – объясняет Джордж. – Если Лоуренс Краусс приходит и говорит, что наука опровергает некоторые аспекты религии, – это научное утверждение или философское? И если научное, то где доказательства? Они стоят на том, что это научное утверждение. Вот та область, где, мне кажется, мы с вами расходимся во мнениях».
«Виктор Стенджер, например, не так давно написал книгу, где утверждает, что наука опровергла существование Бога, – говорит Джордж. – Меня попросили написать на нее рецензию, в которой я сказал: “Я открыл эту книгу с большим нетерпением, ожидая увидеть, какой была экспериментальная установка, давшая результат, как выглядели данные и был результат с тремя сигма или пятью”». Он издает короткий смешок. «Конечно же никакого эксперимента не было. Эти ученые не уяснили базовой философии, в том числе работ Дэвида Юма и Иммануила Канта».
