Женя снова мгновенно отстранилась, будто дразнясь. Я всё-таки не перепутал руки, но когда подхватил её за осиную талию, обтянутую тонкой тканью и посадил к себе на плечо, почувствовал её горячие бёдра, ножки и запах, снова забыл, что мы делаем и зачем. В её касании, тепле тела и хрупкости было что-то одуряющее, словно я подросток и никогда раньше не видел женщин.
И аромат её кожи… — стопроцентное попадание. Сердце заухало за рёбрами, мысли пропали, музыка играла, заливаясь скрипками. Женины руки взлетели в воздух, она поёрзала на моём плече, провела как бы невзначай ножкой по моей голой руке. И у меня в голове перемкнуло. Я в волнении аккуратно опустил эту крошечную, невероятно женственную куколку. Развернул к себе, ощущая ладонями талию. Шепнул горячечно:
— Женя…
Её ресницы взметнулись вверх, глаза вспыхнули, чувственные губы чуть приоткрылись. Я склонился и притянул её к себе. И тут же протрезвел от удара и вскрика:
— С ума сошёл?!
Глава 15
Женя
Я ошпарила ладонь о его щёку и отдёрнула, испугавшись. Взгляд Сергея налился сумерками, опасными, мрачными, как дно оврага в тумане Сонной лощины. Моё дыхание замерло в центре груди с воспоминанием о том, что я полностью в его власти. Похищенная, спрятанная, как трофей в подвале и в обруче его рук — практически пленница. Моё тело сковало льдом, лишь ладонь продолжала гореть. Как и щека Терминатора.
Что теперь сделает он?!
Сергей опустил руки и отстранился.
— Финита ля комедия, — хрипло констатировал он, похожий на грозовую тучу, закрывшую собой свет. И намеренно грубо, по-жигански добавил: — Кина не будет.
И это испугало меня ещё сильнее.
Но, взглянув в сторону выхода, Сергей направился туда. Я сглотнула, не решаясь пошевелиться. Уткнулась взглядом в удаляющиеся прочь широкие плечи, прямую спину, упрямый ёжик тёмно-русых волос на затылке. Ожившие тени одним мазком рванули по полу и исчезли за стеной. Я осталась одна. Сердце ухало в груди, гнев даже не тлел, страхом его залило так, что лишь пепел взметнулся и осел, пачкая всё собой. Я поняла, что по-прежнему стою на носках больших пальцев во внезапно неудобных пуантах, как положено образу Снегурочки, и опустилась на всю стопу.
Без облегчения. Наоборот, напряжённая, заледеневшая от предчувствий, я слушала под любовно-кружевные переливы Чайковского, как отдаляются по коридору шаги Терминатора. Чёткие, гулкие, почти солдатские, они заглушили аплодисменты из зала на записи. Краем взгляда я скользнула на экран и увидела, как там выходят на сцену влюблённые Купава с Мизгирём. Под ручку. Ирония!
Шаги затихли. Хлопнула дверь. Всё, я снова заперта!
А из динамиков ноутбука флейты густо размазывали по стенам народную мелодию, словно мёд на ржаной ломоть с маслом, и звучали неправильно, тоскливо. Отчего-то в голову пришёл дурацкий этнический инструмент «жалейка» тоже с отвратительным звуком. Ненавижу само название! Ненавижу, когда возникает неловкость, когда грубо и неуклюже портят то, что тебе важно! Просто так!
Захотелось одновременно топнуть ногой и заплакать. Но я не стала: жалость унизительна, даже если это жалость к себе. Я приложила горящую ладонь к холодной щеке. И в наступившей паузе мыслей и тактов вдруг ощутила свои губы, какие-то бесстыдно жаркие и чужие, несмотря на то, что Сергей едва успел коснуться их своими. Слишком быстро во мне вспыхнула гневом мысль: «Как он посмел?!» Слишком быстро я дала ему отпор… и хлёсткую пощёчину. Слишком неожиданной была его вольность! Я не думала, что он позволит себе такое. Что теперь?..
Чайковский стал невыносим. Я подбежала и выключила видео. Издевательское воркование влюбленных в заснеженном лесу длилось лишнюю секунду по инерции, а потом воцарилась тишина. Как в склепе.
«Он убьёт меня теперь?» — мелькнула страшная мысль.
Бунтуя против собственного страха и положения пленницы, я рванула через ванную в спальню, по коридору, вверх по лестнице, по следам его шагов. На кухню. К выходу! Дёрнула ручку на себя, толкнула изо всех сил. И в голос застонала от отчаяния. Дверь была заперта. А чего я ждала?!
Идиотка…
Два окна отливали ночной синевой, не оставляя мне шанса вдохнуть свежего воздуха даже на пятачке пустого двора или илистую, камышовую сырость Дона за ним. Ветер завыл снаружи, размахивая голыми ветками деревьев и царапая забор, будто руками мертвецов. Скрежет. Шорохи, шорохи, шорохи в камышах… И тут же память подбросила другие камыши, берег пруда и людей с бритвенными взглядами. Фразу Сергея: «Это же ребёнок…» и его руки на моей шее. Ему так просто убить меня…
Но сквозь горькое чувство, что разливалось по рту, вспомнилось и другое: «Ты простудишься. Горло полоскай три раза в день, лучше пять, мне сказали, это хорошее средство. Чтобы завтра была здорова! Маленьким вкусняшки, лопай и не скучай. Вот, посмотри — целый мешок. Ты какие конфеты любишь? Давай скажи, что я угадал! А вот эту я у тебя свистну…»
И бархатный, щекочущий тембр. Почти добрый.
«Нет, он меня не убьёт», — выдохнула я.
Но и репетиций не будет. Что же, буду сама там, где получится…
В последний раз нервно передёрнув плечами, я развернулась, чтобы идти переодеваться. В бронированном окне отразилась бледная девица — я. Угу, в полночь, в пуантах, в поту и без обеда. Зачем мне маньяк-тюремщик, если я сама доведу себя до ручки? Отлично справлюсь.
Ветер продолжал буянить во дворе, шатал металлические ворота, разметал к чертям тучи. На мгновение кухню осветила выбившаяся на небе луна. Что-то блеснуло на подоконнике — там, где лежала раньше куртка Сергея. Я подошла поближе и наклонилась.
О, неужели?
Это был ключ от машины. Я недоуменно осмотрела пустынный двор, автомобиля не было. И за воротами темнота. Если он уехал, откуда же ключ? — удивилась я.
Покрутив его в пальцах, сжала в кулаке и решила присвоить. Попробовала вставить в дверь, тщетно.
Озадаченная и расстроенная, я пошла освобождать ноги из атласного плена пуант. На всякий случай заперла изнутри дверь в спальню, заметила большую кружку Сергея с недопитым чаем. И мою рядом. Надо же, и часа не прошло, когда он был так мил и забавен…
Зачем нужно было привлекать его к репетициям? Теперь всё испорчено. А что если день-два в укрытии растянутся на неделю? Или дольше?
Нет! — встряхнула я упрямо головой и стянула резинку с волос. — Никак не возможно! Я хочу танцевать! И буду танцевать! Точка! — заявила я себе, переступая через край ванны. Включила душ, подставилась под упругие тёплые струи, провела руками по лицу, по волосам и закрыла глаза. Опять представились смеющиеся серые радужки и голос, проникающий раскатистым вибрато сразу под кожу и до мурашек: «Снежинка? Очень правильное имя, тебе подходит!» И горячие руки, сильное плечо, на котором я почувствовала себя, как на скале — хорошо и надёжно. Это было то самое доверие, которое разрушилось через секунду. Зачем он это сделал? Ну, зачем?!
