Я перевела глаза обратно на мрачную фигуру за рулём, перестала дышать. Вся сцена у ночного пруда встала перед глазами так, словно в голове включили повторный показ киноленты. Ужас, ощущение неизбежности вернулось, и я задрожала. Проговорила, указав на главного бандита в машине:
— Этот… приказал меня убить…
Стало жутко холодно, всё тело сотряслось крупной дрожью, стуча пальцем о жидкокристаллический экран, я пыталась подобрать слово и не могла. Дорохов изменился в лице. Подсел ко мне, обнял.
— Ну, ну, Женя, тебя уже никто не пытается убить. Не надо истерик.
Оказавшись под мышкой главного, я подняла глаза.
— П-правда? Всё закончилось? Он сказал, что закончилось, но это так на с-самом деле?
В лице Дорохова появилась непривычная мягкость.
— Кто сказал?
— Тот странный парень, который спас меня. Не убил. А потом привёз обратно.
Душа воспротивилась тому, чтобы называть Серёжу странным парнем, но он сам так сказал, хотя было в этом что-то неправильное.
— И кто это был? Он здесь есть? — поинтересовался Дорохов.
— Да, вот этот, со спины.
— А это кто? — ткнул пальцем на мужчину с лицом пожилой хормейстерши Дорохов.
— Этот? Не знаю. Он ничего не приказывал. Кажется, он упал в пруд прямо с машиной и чуть не сбил меня, когда я шла после спектакля домой. Он вылез, весь мокрый, я хотела скорую, но тут эти люди…
Дорохов выдохнул с явным облегчением. Его пальцы придавили меня крепче.
— Ну вот и славно, Женя. Так и говори журналистам. А лучше ничего не говори, ссылайся на потерю памяти, интриг будет больше. Ведь что есть театр? Сиюминутное действо, здесь и сейчас на сцене и в жизни. Запомни, Женя, и в жизни. Время на сцене очень коротко! Но только так добиваются главных ролей! Всегда нужно быть немного больше, чем норма, немного наглее, безумнее, фатальнее, всего должно быть слегка чересчур…
Раскалённые интригой глаза Дорохова оказались совсем рядом с моими. Это было странно. Это было опасно, но я перестала дрожать, будто из зрачков в зрачки передалось чувство, противоположное страху, горячее, несмотря на прохладу его ладоней, как желание бороться.
Злой гений почувствовал изменение во мне, лицо его стало ещё ближе. По моему телу прокатилась жаркая волна. Во рту пересохло, но тут Дорохов отстранился и сказал:
— Пей кофе.
Глава 25
Женя
Даже через два часа Дорохов не позволил мне уйти. Улыбаясь подозрительно, словно держал за спиной двух тузов, он спрашивал об учёбе, о моих кумирах, любимых постановках, о Китае, о том, как мне работается в труппе. Всех, кто стучал в дверь, отправлял восвояси.
Главный будто ничего особенного и не делал. Больше не садился так опасно близко и не нависал. Просто предложил конфет, затем вина. Налил кроваво-красный напиток в тонкостенный бокал на высокой, хрупкой ножке, подал с затаённой улыбкой, в которую было вложено гораздо больше, чем в его слова. Стройный и высокий, как все балетные, жилистый и сильный, тоже благодаря профессии, Дорохов передвигался без резких движений, но очень стремительно. Каждый шаг в стенах тёмного кабинета, как разбег перед прыжком. Не ввысь… Кабинет ему явно был тесен, жал в плечах.
Отмечая движения, за которыми сквозил темперамент, я думала: «Наверняка Дорохов танцевал завоевателя Красса из Спартака. Да и роль Бориса Годунова тоже подошла бы злому гению».
У Серёжи лицо было куда проще, зато добрее. Я отпила вина, уговаривая себя, что стоит привыкать к главному, если хочу стать примой, но рядом с ним быть… не хотелось. Теперь почему-то особенно, словно это было неправильно.
На самом деле, до этого я редко видела худрука крупным планом, балетными больше занималась Римма Евгеньевна, педагоги или помощник Дорохова. Он же спускался к нам, как император к плебсу и далеко не для того, чтобы одарить милостями.
В театре именно Дорохов был полноправным властителем балета. Директор нас не трогал. Мы жили отдельным миром, соприкасаясь с оперными лишь на совместных прогонах или в очереди в столовой. Едва вступив в должность, Дорохов сразу показал, что казнить он любит: зарвавшихся или чем-то недовольных легко выводил из графика выступлений, а то и мог вообще снять с репертуара. Ира Лысенко из «старичков», к примеру, которая громко возмутилась тем, что её заменили мной в «Сильфиде» потом обнаружила себя выступающей раз в две недели.
Конечно, я пережила неприятные моменты из-за её выкриков мне в лицо. Но я считала такое наказание ужасным, потому что это не только потеря формы и голод по сцене, тебе просто будет нечего есть с голым окладом в двенадцать тысяч рублей. Мы, артисты, основное получаем за выход на сцену. Как смеялся папа, «работаем сдельно»: три «Снегурочки» оттоптать, пять «Щелкунчиков» отпахать, полторы «Золушки» и два «Корсара» — вот и на квартплату заработал и на салат из шпината. Ну, это ему смех, дело на самом деле нешуточное!
⁂
Сейчас, когда я оказалась наедине с Дороховым, стоило, наверное, пользоваться моментом, но очень тянуло сбежать. Пожалуй, так я и сделаю.
— Спасибо большое. Очень вкусные конфеты, изысканное вино! Ваше внимание и время было очень лестно для меня, — проговорила я, вставая, — но теперь лучше мне, пожалуй, пойти в класс.
— Не спеши, Евгения, — оборвал меня Дорохов и кивком указал обратно на диван, — я сам знаю, что тебе лучше и когда.
Я присела на краешек дивана, а он заявил:
— Ты так и не подала официальную заявку на главную роль в «Снегурочке», Женя. Передумала?
— О, простите, я не успела. Я напишу!
— Дать тебе форму?
— Да, пожалуйста.
Стандартный листок лёг передо мной. И ручка.
— И ты реально считаешь себя способной на эту партию?
Я подняла глаза.
Моё «да» прозвучало как никогда уверенно. Я на самом деле чувствовала, что смогу! Благодаря времени в доме на берегу я теперь точно знала, что выносливости у меня хватит на весь балет целиком. Ноги почти не отваливались к финалу. Это раньше я сомневалась, ведь в Академии мне не давали мне главных ролей, только сцены: адажио из «Спартака», картину из «Дон Кихота» и вступление из «Сильфиды»… Да, отношения с ведущим педагогом у меня не сложились, она называла меня «пигалицей» и «лошадью» с переменным успехом в зависимости от настроения. На последнем курсе у меня так упала вера в себя, что я была не уверена, что мне хоть одна компания
[15] предложит работу. Зато я теперь держу удар перед негативом. Я распрямила плечи и сказала, удивляясь сама себе:
— Игорь Дмитриевич, я знаю точно, что партию Снегурочки могу станцевать хорошо. Я уверена в этом.
