Гости молчали, пораженные рассказом старого садовника.
Вдалеке, в деревне раздался собачий вой, и все вздрогнули.
– Ух, и нагнали же вы страху, Аллан Рэндалл! – принужденно засмеялась миссис Пибоди. – Как теперь идти домой?
– Мне как раз пора. – Садовник поднялся. Он, кажется, начал жалеть о своей откровенности.
– Мистер Рэндалл! – окликнула гувернантка. – Вы сказали, графиня иногда выходила в сад раньше вас… Во сколько же вы вставали?
Старик хмуро покосился на нее. «Кому какое дело», – говорил его взгляд.
– В пять, а то и раньше, – сухо ответил он. – Работы по саду всегда хватает. Малколм, ты идешь?
– Э-э, нет! Ты меня отсюда так быстро не вытащишь! – Подвыпивший конюх подмигнул Энни. – Да ведь ты опять будешь срезать путь через кладбище? Ни за что! Только не в такую ночь!
Старик накинул длинный плащ и сунул трубку в рот.
– В самом деле, вы пойдете домой через кладбище? – изумленно спросила гувернантка. – Неужели вам ничуть не страшно, мистер Рэндалл?
– Глупости! Покойники спят по могилам. Благодарю за грог, Хатти.
* * *
Миссис Норидж вернулась в поместье около двух ночи. По сравнению со многими домами, где ей приходилось работать, слуги Стоуксов ложились рано: к часу все уже спали. Гувернантка сама спустилась на кухню, чтобы подогреть молоко перед сном.
Энни Батли сидела в углу, обхватив колени. При виде миссис Норидж она вскочила, торопливо расправляя платье.
– Что случилось, Энни? Вас кто-то обидел?
– Нет, мэм! Мне… мне страшно! Старик… я хочу сказать, Рэндалл так рассказывал… Стоит мне теперь закрыть глаза, как я вижу, что у Кейт растут клыки!
– Что ж, случись такое, мы все порадовались бы за нее, – заметила миссис Норидж.
Кейт была старая беззубая посудомойка, с которой Энни делила комнату. Девушка прыснула и вновь испуганно уставилась на гувернантку, не зная, чего ожидать от нее.
– Выбирайтесь оттуда, Энни, – сказала миссис Норидж. – Углы просто созданы, чтобы навевать страхи. А если вы скажете мне, где кружки, я буду вам очень признательна.
– Сейчас будут, мэм! И молоко, я помню!
Служанка выскочила из угла, готовая помочь гувернантке.
Миссис Норидж было известно, где посуда. Но нет лучшего способа прогнать испуг, чем поручить человеку делать то, что он хорошо умеет.
Энни была расторопна и услужлива, и вскоре чашка с теплым молоком, подогретым именно до той температуры, которую предпочитала гувернантка, стояла на столе..
– Энни, вам доводилось прежде слышать историю, что рассказал сегодня мистер Рэндалл?
– Нет, ни разу! То есть, я хочу сказать, мы знали, что в замке Кроули давным-давно случилась какая-то беда… Но мне казалось, все это байки. Я-то сама не отсюда, из Глостершира.
– Вы ведь не впервые собираетесь в Вудчестере?
– Это у нас что-то вроде традиции, мэм. Но редко, не чаще двух раз в год. Тут все зависит от Хатти Мордок. Она решает, когда подходящее время.
– И каждый раз мистер Рэндалл присутствовал на ваших сборищах?
– Никогда не пропускал! Но обычно-то он сидит молча, а нынче… Видать, грог на него так подействовал. Он ведь совсем не пьет, мэм, ни капельки. – Энни задумалась. – Вот что мне удивительно… От истории Питера тоже мурашки бегут по коже. Про женщину, что выкалывает глаза постояльцам, помните? Ух! Но от нее пугаешься как-то по-другому… И ножницы потом не мерещатся в темноте. Почему так, миссис Норидж?
Едва задав вопрос, Энни спохватилась, что спрашивать всякие глупости у гувернантки не полагается. Но миссис Норидж не рассердилась и не отчитала служанку, как непременно сделала бы миссис Паблишер, прежняя гувернантка. С той сталось бы пожаловаться экономке! Нет-нет, от миссис Паблишер Энни старалась держаться подальше. Ей бы и в голову не пришло греть для нее молоко.
– Я думаю, Энни, все оттого, что история Питера – выдумка от начала до конца. А вот то, что поведал нам мистер Рэндалл, куда занимательнее. Вы заметили, что его рассказ насыщен деталями?
Служанка помотала головой.
– Ледяные руки леди Кроули, волчья голова с красным глазом, пар, вырывавшийся изо рта, зола… Ох, как мне все это не нравится, Энни.
– А кому бы понравилось, мэм! – поддакнула служанка.
– Люди и представить не могут, как часто они проговариваются в своих историях, правдивых ли, выдуманных – не играет роли. У Рэндалла отличная память на подробности. Он не сочиняет их, а повторяет так, как увидел… Разлетевшаяся зола и кулон в сжатом кулаке – все это плохо, очень плохо.
Энни молчала, догадавшись, что гувернантка обращается не к ней.
– Человек, у которого развязался язык после долгого молчания, выбалтывает слишком много. Он и сам, должно быть, не сообразил, что сказал… Все слушали рассказ об оборотнях. Однако в действительности это была история об убийстве, не так ли? О двух убийствах, если точнее. Если слушать ее именно с этой точки зрения, можно многое услышать
– Так что он сказал? – пискнула служанка, не выдержав.
Миссис Норидж отодвинула пустую чашку и встала.
– Он сказал, Энни, что волков, превращающихся в людей при полной луне, не существует. Ступайте в постель и ничего не бойтесь. Благодарю за молоко!
«Если история об убийствах, то есть и убийца, – добавила она про себя. – И это не оборотень».
* * *
Следующее утро выдалось таким тихим и ясным, какими бывают лишь дни после сильных бурь. Миссис Норидж постучалась в гостиную, залитую солнцем.
– Миссис Стоукс, могу я показать детям сад при замке Кроули?
Реджина Стоукс посмотрела на гувернантку с удивлением и отложила вышивку.
– Боюсь, после грозы он в плачевном виде… Но почему бы и нет? Я и сама с удовольствием прогулялась бы с вами. Говорят, сад открыт для всех желающих, а садовник поддерживает его в прекрасном состоянии.
Ее старшая сестра, войдя в комнату, услышала последние слова Реджины.
– В прекрасном – не то слово, дорогая Редж! Все мы мечтаем переманить Рэндалла к себе, однако он предан поместью Кроули.
– И его хозяйке, наверное? – предположила миссис Норидж.
– Бедняжке Элизабет? О, какое печальное зрелище. Она скользит по своему сказочному саду, будто тень, и, кажется, не замечает и десятой доли той красоты, что окружает ее. – Тереза села возле сестры, рассматривая вышивку. – Милая, тебе не кажется, что этот оттенок ярковат? Поместье давно перешло в другие руки, им владеет дальний родственник покойного графа. Элизабет доживает при них свой век. А ведь она не так стара, ей нет и сорока. Она так и не смогла оправиться от горя. Какой невообразимый ужас ей пришлось пережить!
