Гитлер долгое время сохранял свободу маневра и в «еврейском вопросе». Несмотря на антисемитскую истерию в государстве, став канцлером, Гитлер практически не высказывался на публике о своих планах на сей счет. Разумеется, прилагательное «еврейский» нередко добавляло остроты его политическим выпадам, но программных заявлений фюрер избегал. К примеру, отдавая дань памяти нацистскому чиновнику, убитому евреями в Швейцарии в начале 1936 года, он ни разу не упомянул слово «еврейский». На следующий день после погрома 9-10 ноября 1938 года («Хрустальной ночи») Гитлер более двух часов беседовал с журналистами, но о «еврейском вопросе» разговор так и не зашел.
И только 30 января 1939 года в своем выступлении в рейхстаге Гитлер дал полную волю своему антисемитизму: «Европа не обретет мира, пока не будет решен еврейский вопрос». С сарказмом он отозвался «о демократических странах, то и дело вздыхающих о бедных замученных евреях, но не проявляющих ни малейшего желания помочь этим ценнейшим представителям рода человеческого» (вспомним конференцию в Эвиане. – К.К.) «Сегодня я снова буду пророком: если международные еврейские финансовые круги сумеют ввергнуть народы мира в очередную мировую войну, результатом станет не большевизация земного шара и, соответственно, победа еврейства, но уничтожение еврейской расы в Европе» (46).
Основным военным, дипломатическим и, в конечном итоге, мировоззренческим конфликтом в Европе в середине 1930-х годов явилась Гражданская война в Испании. Нам, знающим из учебников трагедию Второй мировой, трудно представить, какое впечатление на современников произвели ужасы предшествовавшей ей гражданской бойни в европейском государстве. В первые шесть месяцев войны испанские националисты, поднявшие мятеж против Республики, убили практически всех схваченных ими депутатов Народного фронта, шесть генералов и одного адмирала, губернаторов, врачей и директоров школ – всего около 50 тысяч человек.
Как выразился генерал Мола в Памплоне (19 июля 1936 года): «Необходимо распространить атмосферу ужаса. Необходимо создать впечатление, что хозяева – это мы… Каждый, кто открыто или тайно поддерживает Народную республику, должен быть расстрелян» (47). Аресты производились по ночам, а расстрелы – во мраке, часто после ужасных пыток. Церковь настаивала, чтобы сначала все были исповедованы (10 % отказывались). В Ранде 512 человек брошены в пролом, глубоко рассекавший город (эпизод, использованный Эрнестом Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол»). Наиболее известной жертвой националистов стал поэт Гарсия Лорка, зять которого был мэром-социалистом Гранады. Его расстреляли около 18 августа 1936 года, но его могила не найдена и доныне. Красные республиканцы также массово убивали священников, насиловали и скальпировали монахинь, подвергали нечеловеческим пыткам захваченных в плен (подробнее см. в главе «Борьба с церковью»).
Мятежников открыто поддерживали Италия и Германия, которая направила в Испанию до 10 тысяч солдат. Националисты также использовали помощь нескольких тысяч португальцев, 600 ирландцев, ведомых генералом О’Дафи, и небольшого числа французов, русских белогвардейцев, англичан, американцев и латиноамериканцев плюс, разумеется, 75-тысячное марокканское войско, считавшееся «добровольным». Республиканцам помогали Советский Союз и левые силы Европы (в том числе, т. н. «Интербригады»). И, разумеется, каждая из противоборствующих сторон находила в разыгравшейся кровавой драме свои пропагандистские изюминки, тиражируемые соответствующими службами для создания образа непримиримого и страшного врага.
Главная ошибка межвоенного периода заключалась в том, что демократические страны не смогли или не захотели преодолеть ту идеологическую, политическую, морально-психологическую несовместимость, которая разделяла их с Советским Союзом. Черчилль, выступая 9 мая 1938 года, сказал: «На востоке Европы находится великая держава Россия, страна, которая стремится к миру; страна, которой глубочайшим образом угрожает нацистская враждебность… Какими близорукими глупцами мы были бы, если бы сейчас, когда опасность так велика, мы чинили бы ненужные препятствия присоединению великой русской массы к делу сопротивления акту нацистской агрессии» (48). Через три месяца, когда советский посол в Лондоне Майский обедал у Черчилля, гостеприимный хозяин сообщил ему, что придумал новый лозунг: «Пролетарии и свободомыслящие всех стран, объединяйтесь против фашистских тиранов!» Тем западные демократии и ограничились.
В то же время действующий британский премьер Невиль Чемберлен в частном письме откровенно писал: «Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением» (49). Вот корни Мюнхенского сговора.
Ну что ж, «советская (русская, коммунистическая, москальская) угроза» – это удобный предлог, который внутри страны позволяет требовать от населения разнообразных жертв, а во внешнеполитической сфере всегда обеспечивает единый фронт заинтересованных в таком положении дел стран. А что касательно коммунизма как идеологии?
В 1987 году, согласно опросу, посвященному Конституции США, почти половина населения США была уверена, что фраза «От каждого по способностям и каждому по потребностям» – статья Конституции США, а вовсе не лозунг из «Коммунистического манифеста» Маркса (50). Устойчивой идеологии без рационального зерна не существует, в том числе и в либерализме. Вопрос в плевелах.
Ни один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, по которому был образован Польский коридор, дававший Польше выход к морю и отсекавший Восточную Пруссию от рейха.
И в то же время, пожалуй, никакая европейская нация не была настроена против Третьего рейха столь непримиримо,
как польская. Франц фон Папен в своих воспоминаниях подчеркивает: «Польско-немецкий конфликт по поводу меньшинств не стал изобретением Гитлера. Я сам видел, как ни одна встреча в Лиге Наций не проходила без серьезных трений или кризисов, случавшихся между поляками и немцами. Ситуация не улучшилась и во времена Третьего рейха. Хотя Гитлер запретил упоминать эту тему в немецкой прессе, подавление немецкого меньшинства администрацией польских воеводств не прекратилось» (51).
Невзирая на тлеющий конфликт, Гитлер в 1934 году выступил с инициативой по заключению польско-германского договора. В Германии идея рейхсканцлера не вызвала восторгов. Не нашел он поддержки и у немецкой армии, которая со времен главнокомандующего рейхсвером фон Секта была настроена прорусски и антипольски. Но со временем этот шаг очень пригодился Гитлеру. Дружественные отношения с Польшей помогли ему снова занять Рейнскую область, уничтожить независимость Австрии и Чехословакии.
В те годы Польша являлась авторитарным государством с сильными антикоммунистическими, антирусскими и даже антисемитскими тенденциями. Сам же Гитлер считал выдающимися политическими деятелями лидеров Польши Пилсудского и Бека. Первого он уважал вплоть до того, что после оккупации Варшавы немецкими войсками в 1939 году фюрер посетил бывшую резиденцию Пилсудского и возложил венок на его могилу. Но то случится позже.
