Хотя тот факт, что в его цифре произвольно прибавлен один ноль, ни в коем случае не уменьшает трагизма человеческих потерь на бескрайних просторах бывшей Российской империи.
В своих поездках «Гитлер всегда имел наготове карту города. Эти предосторожности не были чрезмерными, т. к. коммунисты постоянно ждали нас, готовые атаковать, и два раза в Кёльне и Бреслау после неправильного поворота мы попадали на улицы с красными флагами, которые приходилось преодолевать сквозь кулаки и крики толпы. Не нужно забывать, насколько были сильны коммунисты в те годы. В «красных» городах, типа Хемница, люди даже не осмеливались наряжать рождественские елки из страха быть атакованными фанатиками» (34).
Красные имели в своем арсенале и значительную поддержку деятелей культуры, в лице так называемого «культур-большевизма». Получивший распространение модернизм и такие его направления как экспрессионизм, творческие объединения вроде «Голубого всадника», «Дада» и другие традиционно пользовались симпатиями левой интеллигенции. Это была эпоха расцвета немецкого театра, и пользовавшиеся широчайшей популярностью театральные постановки провокационно увлеклись такими темами, как отцеубийство, кровосмешение и преступления (35). Защитная реакция консерваторов, оборонявших традиционные ценности народа, была не менее страстной и одновременно пронизанной мучительным страхом перед анархией и коммунистической революцией. И, конечно же, это политическое, культурное и мировоззренческое противостояние выплескивалось на улицы. Женщина-врач, работавшая в больнице одного саксонского фабричного городка, вспоминала о тех временах: «Когда вечером после собраний к нам поступали раненые, я сразу же видела, к какой партии принадлежал пострадавший, даже если он был уже раздет и лежал в кровати: пациенты с черепными ранами, нанесенными пивными кружками или ножками от стульев, были нацисты, с ножевыми ранами в груди – коммунисты» (36).
Но все же упрямая статистика, обобщенная за четырехлетний период (1919–1922), свидетельствует о том, что, невзирая на страхи обывателей и прессы перед коммунистами, именно правые вели несоизмеримо более кровавую политику. Так, в 1922 году 354 убийства были совершены правыми, и только двадцать два – левыми. Виновные за каждое убийство стороны левых, предстали перед судом, десять были казнены, а другие двадцать восемь были осуждены в среднем на пятнадцать лет. Из убийств, совершенных правыми, 326 вообще остались нераскрыты, пятьдесят убийц признали себя виновными, но из них больше половины суды оправдали; двадцать четыре получили в среднем по четыре месяца каждый (37). Это наглядно демонстрирует, на чьей стороне было государство и правящий класс Германии: безусловно, правых – традиционалистов, народников, консерваторов.
Весь лагерь националистов объединяла мощная фигура генерала Людендорфа – национального героя прошедшей войны. Человека незаурядного, гордившегося собственным скромным происхождением (в свое время он отказался от предложения кайзера возвести его в дворянство) и уже имевшего в подручных такого первоклассного демагога и организатора, коим являлся Гитлер.
Людендорф хотел революции одновременно социальной и национальной. В том была основная идея последовавшего 9 ноября 1923 года «пивного путча». Его целью стала попытка захватить власть сначала в Баварии, а потом распространить ее на всю Германию. Однако во время шествия колонны путчистов, возглавляемых Гитлером и Людендорфом, полиция открыла по демонстрантам огонь. Напрасно выскочивший навстречу полиции Юлиус Штрайхер (казненный в 1946 году по приговору Нюрнбергского трибунала) взывал: «Не стреляйте, идет его превосходительство Людендорф!» Полицейские в основном стреляли по ногам, но именно рикошетящие пули и осколки гранитной брусчатки привели к большому числу опасных ранений. 14 национал-социалистов остались лежать убитыми на Одеон-сплац. Еще двое погибли в отряде Рёма, окруженного неподалеку баварской полицией. Позже в Третьем рейхе всех их возведут в ранг мучеников. Еще больше оказалось раненых. Среди них Геринг, которого дважды ранили в живот. Благодаря своей военной выучке, старые солдаты бросились ничком на землю при звуке пулеметных выстрелов. Среди пострадавших очутился и Гитлер. И только Людендорф, которого полицейские старались ни в коем случае не поранить, величественно продолжал идти вперед, пока не оказался среди полицейских, встретивших его весьма почтительно. И уж совсем никто не подозревал, что благодаря этой опереточной попытке восстания было сохранено единство империи и предотвращен запланированный на ближайшие дни куда более серьезно подготовленный государственный переворот баварских сепаратистов (38).
Если вы хотите завоевать популярность среди широких масс, создайте себе имидж борца за справедливость, преследуемого властями. Знаменитый «пивной путч», организованный с целью захватить власть, закончился провалом для заговорщиков, но обернулся грандиозным пропагандистским триумфом для партии и ее лидера, о которых до того мало кто знал за пределами Баварии и прилегающих земель.
Суд над организаторами «пивного путча» Гитлером и Людендорфом для СМИ стал событием общенациональной важности. С первого дня судебных заседаний риторика будущего фюрера нации начала творить чудеса. Судьи вслух восхищались смелым «изменником». «Да он просто колоссальный парень, этот Гитлер!», – заметил один из них в разговоре с коллегой (39). Не молчала и патриотическая общественность. К примеру, в Байройте, музыкальной столице Германии, началась акция по сбору подписей, во время которой 10 тысяч подписавшихся требовали освобождения Гитлера. Как вы понимаете, жители сего изысканного аристократического городка были вовсе не пролетарии и крестьяне.
В конце концов, Гитлера приговорили к пяти годам заключения в крепости, что являлось минимальным наказанием по статье «измена родине». И все же общественность требовала от суда смягчить приговор. Лишь с большим трудом председателю суда удалось уговорить трех заседателей вообще признать подсудимых виновными, да и то после того, как он заверил их, что Гитлер может рассчитывать на досрочное помилование. После оглашения вердикта Гитлер показался в окне суда бурно приветствовавшей его толпе, а в зале за его спиной высились горы цветов. Людендорф, которого оправдали, негодовал: «Я воспринимаю это оправдание как позор. Мой почетный мундир и мои ордена этого не заслужили!» (40).
В июле 1922 года Гитлер уже сидел в тюрьме – четыре недели, за то, что он и его люди сорвали собрание Баварского союза, так что он в какой-то степени был готов к «тяжким испытаниям», но то, что его ожидало, превзошло все предположения. В тюрьме Ландсберг заключенных отлично кормили, в, так сказать, узилище имелся собственный оркестр, издавалась газета, у особо важных заключенных были свои денщики. Уюта ради, на стенах камер висели нацистские плакаты и картинки. В общем зале красовался большой флаг со свастикой. Заключенным выдавали пол-литра вина, либо одну кружку пива, а в особо жаркие дни позволяли насладиться еще одной дополнительной кружкой пива.
Гансу Келленбаху, болевшему малярией, врач разрешил выпивать один стакан водки в день, и это приятное обстоятельство использовали другие заключенные – сторонники Гитлера начали проносить спиртное в тюрьму. Заключенные Крибель, Гесс, Фрик, а также их посетители Готфрид Федер, Генрих Гиммлер, Генрих Гофман, Дитрих Эккарт собирались в большом зале для дружеского общения; немногочисленные одиночные камеры заранее резервировались для самых шумных участников, редко остававшихся трезвыми (41). А на тридцатипятилетие Гитлера цветы и подарки от почитателей заполнили несколько комнат в крепости и его личная камера, по словам одного очевидца, «напоминала магазин для деликатесов». Символично, что именно в тюрьме Ландсберг были позже казнены двенадцать его последователей, осужденных на Нюрнбергском процессе (42).
