Когда мы говорим о союзниках Гитлера в деле создания нового европейского устройства, нельзя не вспомнить его предтечу, зодчего фашистской Италии Бенито Муссолини. Именно Муссолини явился тем человеком, который подарил миру слово «фашизм», и многие его наработки в области пропаганды и работы с общественным мнением стали примером для начинающего политика Адольфа Гитлера. Однако, в отличие от немецкого фюрера, дуче пользовался определенной популярностью и среди либеральной интеллигенции. Так, сам Зигмунд Фрейд подарил Муссолини в 1933 году свою книгу, назвав в посвящении дуче – ни много, ни мало – «Героем Культуры» (19).
Гитлер относился к Муссолини со смешанным чувством зависти и действительного дружеского участия. Он даже решил, что берлинской площади Адольфа Гитлера после ее перестройки будет присвоено имя Муссолини. «Я уже набросал эскиз памятника Муссолини», – поделился он творческими планами со Шпеером. Не отставал в комплиментах и итальянский диктатор. Летом 1937 года в Мюнхене Муссолини после приятельской встречи с Гитлером и – к тайному удовольствию огромного множества людей – произвел фюрера в почетные капралы фашистской милиции. Дуче явно не подумал, что подобное награждение лидера дружественного государства может иметь двоякий смысл.
Муссолини вступил во Вторую мировую войну позже, нежели Германия, наслаждаясь ролью человека, за которым ухаживали все противоборствующие силы Европы. Итальянцев, которые в последней фазе войны с Францией выступили на стороне Германии, немецкая общественность расценивала как «захребетников». Однако, понимая роль наличия союзников для внутренней и внешней германской пропаганды, Геббельс распорядился поставить дело так, будто Италия до сих пор не вступала в войну лишь по стратегическим соображениям фюрера. «Нескольких чиновников из МИДа уполномочили отправиться в итальянское посольство, чтобы выразить нашу радость в связи с появлением «нового помощника в сборе урожая», как говорили в Берлине, и принять мощные аплодисменты толпы, собравшейся вместе с Геббельсом перед посольством» (20).
Однако радость обретения боевого союзника длилась недолго. Итальянцы потерпели сокрушительное поражение от англичан в Ливии. Причем разгром итальянцев в Северной Африке в 1940 году носил прямо-таки позорный для них характер. Они сдавались в плен толпами, и часто не дожидаясь начала боевых действий. Например, английский 1-й полк королевских фузилеров наступал на позиции итальянцев, гоня перед собой футбольный мяч. Один британский командир не без юмора сообщил, что захватил «5 акров офицеров и 200 акров рядовых» (21).
Но если об альянсе держав Оси – Германии и Италии – знает любой, интересующийся историей Второй мировой войны, то вопрос «Войска какого именно государства приняли первыми участие в качестве союзника фашистской Германии?» может вызвать недоумение.
А первыми товарищами Гитлера по оружию стали неприметные и тихие словаки, совместно с Германией напавшие на Польшу в сентябре 1939 года. Независимая Словакия незадолго до того возникшая на руинах Чехословацкой республики, ухватила свой кусок от поверженной Польши, заслужив его боевыми действиями против северного соседа.
Вместе со Словакией не упустили своего шанса полакомиться польским трупом и венгры, возглавляемые регентом государства адмиралом Хорти
[52]. Эти партнеры Германии в строительстве объединенной Европы отличались феноменальной жестокостью. При истреблении мирного населения в Нови Саде (Югославия) венгры не пользовались немецкими «технологиями» массовых убийств, предпочитая топить обреченных людей в Дунае. Радует лишь то, что 13-я венгерская дивизия, учинившая эту расправу в январе 1942 года, через несколько месяцев была переброшена на Восточный фронт, где ее почти полностью уничтожили советские войска.
Вообще, после поражения под Москвой вермахт отчаянно нуждался в пушечном мясе, чтобы компенсировать свои потери, которые к концу зимних боев 1941/42 года составили 1 167 835 человек, исключая больных. Верховное командование обратилось к союзникам Германии за дополнительными войсками. Кейтель спешно направился в Бухарест и Будапешт, в надежде набрать румынских и венгерских солдат для приближающейся летней кампании. Геринг, а затем и сам Гитлер обратились к Муссолини за итальянскими формированиями. Верховное командование рассчитывало иметь 52 союзнических дивизий для летнего наступления – 27 румынских, 13 венгерских, 9 итальянских, 2 словацких и 1 испанскую. Из 41 свежей дивизии, которые должны были усилить южный фланг Восточного фронта, где предстояло наносить главный удар, половину (21 дивизия) составляли венгерские, румынские и итальянские соединения (22). Причем из-за того, что венгры и румыны ожесточенно враждовали друг с другом, то в промежутке между ними командование разместило итальянскую армию.
Вражда венгров и румын вытекала из предыдущего раздела Румынии, кусок которой, наряду с прочими территориальными приобретениями, Венгрия обеспечила через Трианонский международный арбитраж при поддержке Гитлера. Тогда же от Румынии оторвали свои куски добычи и Советский Союз и Болгария. Пройдя через национальное унижение, румыны серьезно относились к делу и воспринимали битву на востоке как свою войну. А потому симпатии немецких военных склонялись больше на сторону румын, нежели венгров.
Но вояками они оказались теми еще. Маршал артиллерии Николай Воронов, участвовавший в присоединении Бессарабии к Советскому Союзу, так вспоминал румынских офицеров, с которыми ему пришлось столкнуться в этом походе: «Впервые в жизни мне встретились королевские офицеры-щеголи с подведенными бровями и ресницами, напудренными и подкрашенными лицами, а у одного была даже черная мушка на щеке. Персонажи из оперетты и только!» (23) В трагические первые дни начала Великой Отечественной войны, когда на других фронтах советские части откатывались под чудовищным напором вермахта, на советско-румынском фронте пограничники, моряки Дунайской флотилии и армейские части не только удерживали государственную границу, но и высаживали десанты на румынскую землю. Так что сталинский тезис о войне на чужой территории кое-где частично выполнялся.
Человеколюбцами румынские оккупанты также себя не проявили. После взрыва, уничтожившего 22 октября 1941 года штаб румынских войск в Одессе, Антонеску приказал расстрелять за каждого убитого офицера – 200, за каждого солдата – 100 евреев (всего по этому приказу убиты 25 тысяч одесских евреев). Кроме расстрельных художеств, в захваченных Румынией областях румынский язык вводился в качестве официального и обязательного для изучения в школах, а на занятые земли направлялись переселенцы (24).
Ну и совсем уж фантастическим зверьем считались хорватские усташи. Они могли, скажем, в качестве отчета о работе прислать немцам двадцать килограмм человеческих глаз. Усташский палач Йосо Орешкович вспоминал на суде: «Наши командиры приказали нам отобрать 200 заключенных, отвести их к морю и уничтожить. Я и некоторые мои товарищи не могли этого сделать. Нас ругали, высмеивали. Какие же, мол, вы хорваты и усташи. Говорили, что тот не усташ, кто не может с улыбкой убить серба, еврея и коммуниста. Чтобы приобщить нас к убийствам, нам, юношам, давали вино и ликер. Подводили к нам девушек из числа заключенных, раздевали их догола, говорили, что мы можем взять любую, но после полового акта должны убить ее. Так, некоторые юноши, опьяненные вином и страстью, начали убивать» (25).
