12 июля 1942 года Франц Гальдер высокомерно заметил в своем дневнике: «Жалобы войск частично оправданы, а частично объясняются их избалованностью в прежних кампаниях». Но это что подразумевать под избалованностью – многие гитлеровские полководцы также не являлись образцом воинской доблести, коими они предстают в собственных мемуарах. Взять, к примеру, самого известного из них – покорителя Севастополя генерал-фельдмаршала Манштейна. Немецкий офицер Бруно Винцер, служивший в тридцатых годах под командой Манштейна, вспоминал: «Нам импонировало, что в каждом походе он носил точно такую же каску, как и мы, солдаты. Это было непривычно, и мы были довольны, что он подвергает себя таким же испытаниям, какие выпадают на долю воинской части, ему подчиненной». Далее Винцер пишет о том, как он зашел к денщику Манштейна: «Я заметил каску обожаемого нами командира батальона. Шутки ради или из озорства я вздумал надеть эту каску, но едва не выронил ее в испуге из рук. Она была сделана из папье-маше, легка, как перышко, но выкрашена под цвет настоящей каски. Я был глубоко разочарован. Когда у нас на солнцепеке прямо-таки плавились мозги под касками, головной убор господина фон Манштейна служил ему защитой от зноя, подобно тропическому шлему» (26).
Но подловатость высших чинов, которые, сколотив заговор, едва не растерзали своего фюрера, когда тот начал терпеть поражения, изрядно компенсировалась высочайшим воинским духом рядовых и младших офицеров национал-социалистической армии. Виктор Клемперер ехидничает: «Я специально выписал тогда одну фронтовую сводку: на предложение русских сдаться, говорилось в ней, солдаты на передовой хором ответили отказом, подтверждая непоколебимую верность Гитлеру и своему долгу» (27). Конечно, хоровой отказ это что-то новое в истории переговоров, но и советские источники констатируют высокие боевые качества солдат вермахта: «В описании немецких действий, которое дало командование партизанской бригады Охотина, чувствуется уважение к тому грозному противнику, каким был вермахт: не было ни одного случая, чтобы противник не принял навязываемый ему бой. Даже нарвавшись на партизанскую засаду, никогда не бежал в панике, а, с боем отходя, забирал своих убитых, раненых и оружие. В таких случаях противник с потерями не считался, но своих убитых и раненых не оставлял» (28).
Однако ярость советского народа вздымалась воистину, словно волна, уничтожая захватчиков беспощадно и жестоко, повергая в ужас врага: «Русский десант высадился в гавани Феодосии. После захвата города русские повыбрасывали раненых из местного госпиталя на улицу, а затем облили их водой. Я всегда слушал подобные истории с большим недоверием. Было известно, что у «других» (т. е. истинных нацистов – К.К.) был особый отдел, в котором придумывали подобные ужасные истории. Но в данном случае: остались свидетели, которым чудом удалось выжить» (29).
Условия сражений в России, боев с настоящим противником вызвали у будущей нации господ настоящий шок. К примеру, особенности рукопашного боя. Начиная с прусского короля Фридриха Великого, принципом немецкой армии считалось уничтожение врага не холодным оружием, а оружейным огнем. Перед Второй мировой войной тактика немцев совершенно не предусматривала никаких сближений с противником до расстояния рукопашной схватки. Все рукопашные схватки тех сражений навязывались Красной армией, в полевом уставе которой прямо говорилось: «Победу приносит только атака, начатая с безудержным стремлением уничтожить врага в ближнем бою». Вот в каком духе мыслили русские, устремляясь в атаку и часто неся при этом огромные потери (30).
Немцы абсолютно справедливо критиковали подобные методы боя, но признавали, что русская пехота неудержима в ближнем бою. Вообще, по мере продолжения Восточной кампании отношение немцев к противнику подвергалось существенной корректировке. Так, в аналитической сводке СД от 17 августа 1942 года отмечалось: «Вполне вероятно, что люди на Востоке сильно отличаются от нас по расово-национальным признакам, однако за боевой мощью врага все же стоят такие качества, как своеобразная любовь к Отечеству, своего рода мужество и товарищество, безразличие к жизни, которые у японцев тоже проявляются необычно, но должны быть признаны» (31). Опомнились! А ведь еще недавно в оккупированных деревнях немецкие солдаты, не стесняясь, мылись голыми и даже оправляли свои надобности при русских и украинских женщинах. Не из хулиганства или невоспитанности, а просто потому, что не считали их вполне за людей.
В результате корректировки пропагандистских установок в учебной брошюре «Политические задачи немецкого солдата в России в свете тотальной войны», изданной в мае 1943 года, особо подчеркивалось: «Все немецкие солдаты, в первую очередь офицеры, должны проникнуться чувством глубокой ответственности за правильное обращение с русским населением. Они должны знать, что для окончательного завершения войны на Востоке необходимо, чтобы восточные народы сочувствовали Германии. Достижение хозяйственного, военного и политического сотрудничества населения оккупированных областей с великой Германской империей как основой нового государственного порядка Европы является главной политической задачей немецкого солдата на Востоке». И дальше: «Нельзя отрицать талантливость русского народа… Характерной чертой русских является богатство чувств и аффектов, иначе говоря, интенсивность внутренней жизни. Богатством внутренней жизни и объясняется удивительное сочетание противоположных черт русского характера. Честность, правдивость, доброта и верность сочетаются с замкнутостью, ложью, хитростью, насилием, жестокостью и фантастической ненавистью. Худшим оскорблением для русского является взгляд на него как на человека низшего класса – получеловека. Поэтому русский не переносит телесных наказаний, в особенности со стороны немцев, так как видит в этом оскорбление своего национального достоинства. Русский восторженный. В своих действиях они всегда ищут идеи. Особенно популярны патриотические идеи, так как русские – патриоты. Простой человек в большинстве случаев подсознательно настроен патриотически, поэтому большевики с очевидным успехом апеллировали к национальному чувству русского народа» (32).
Из самого названия брошюры явствует, что она издана после Сталинградских событий, когда нацистский зверь получил смертельный удар и напрягал все силы, в том числе и интеллектуальные, чтобы победить в схватке. Вот откуда в нацистской пропаганде появилось не свойственное «арийцам» либеральничанье. Мы не раз возвращаемся в нашем рассказе к Сталинградской битве именно потому, что лишь тогда наметился психологический перелом в настроениях немецкого народа и армии. Сталинград стал первой военной катастрофой, официально признанной таковой гитлеровским режимом.
Стараясь оттянуть момент истины, нацистское руководство поддерживало жизнь окруженной группировки воздушным мостом, через который в город доставлялись боеприпасы, продовольствие и прочее, порою ненужное и случайное. «В один день были доставлены пять тонн леденцов, несколько дюжин ящиков презервативов; затем прилетели еще два самолета, нагруженные майораном и перцем, всего четыре тонны. Была доставлена громоздкая и абсолютно бесполезная инженерная техника, громадное количество документов отдела пропаганды вермахта, одна тонна целлофановых пакетов для хранения ручных гранат, шнурки, приправы и т. д.» (33)
