Огрызались немцы, даже отступая: «Уходят, гады, быстро. Около станции в Вязьме есть свалка изломанных машин. Оставили там плакат на русском языке: «Совинформбюро. Вот ваши трофеи». Вот стервецы!» (59) «…первым там (над Киевом) побывал самолет У-2. Это уж совсем обидно для немцев. Летал он с агитатором. Пока говорил по-русски – не стреляли, начал на немецком – прожектора, обстрел. Ушел благополучно» (60). «Утром мы обнаружили, что они установили на столбах громкоговорители, часами изрыгавшие пропагандистские призывы к нам. У микрофона находился один из приволжских немцев, говоривший на немецком образца ХVIII века времен императрицы Екатерины. Извинившись за то, что не имеет при себе пластинок, диктор-агитатор предложил вместе с ним спеть немецкую песню. Через жутко трещавший динамик он предупредил, что ни слухом, ни голосом не обладает. Он пел приятные русские песни и немецкие народные песни, некоторые относились к периоду Крестьянской войны в Германии. После песен следовала пропаганда. Надо сказать, что львиная доля в ней была правдой, именно это больше всего и бесило нас» (61).
Время от времени русские разбрасывали инструкции, в которых сообщалось, каким образом немецкому солдату можно совершить самострел, чтобы он выглядел правдоподобным. Но опытный войсковой врач всегда мог распознать такую рану и обо всех подобных случаях докладывал командованию, после чего обычно следовал суд военного трибунала и расстрельный приговор.
Апогеем дуэли пропагандистов стали личные послания, направленные к командному составу армий противника. В конце 1942 года командиры ряда советских партизанских отрядов получили агитационные письма весьма любопытного содержания. Например, командир партизанского отряда Райцев получил от капитана немецкой разведки Баха послание, где говорилось: «Многоуважаемый Даниил Федотович! Я, как и Вы, солдат. Мне, как и Вам, очень часто приходится смотреть в глаза смерти. Поэтому разрешите сейчас по-дружески говорить с Вами, чтобы сделать потом из этого искреннего разговора соответствующий вывод. Но, прежде всего, отдаю честь Вашей личной храбрости. К величайшему сожалению, эта храбрость направлена на защиту враждебного Вашей славной Родине дела. В 1917 году Ваша Родина после упорной борьбы сбросила с себя иго царской тирании, чтобы сразу же попасть под иго более зверской диктатуры – большевистской. Большевики принесли Россию в жертву своим безрассудным теориям о всемирной революции… Да погибнет СССР, да оживет Россия! Таков наш лозунг в этой титанической войне. Вы не задумывались, Даниил Федотович, над перспективой своей борьбы? Как солдат, насильственно превращенный в партизана, Вы не можете не знать, что судьбы современной войны решаются на Кавказе, на Волге, в Африке, в Атлантическом и Тихом океане, а совсем не в болотах под Мазаловом. Мы надеемся, что Вы будете другом, а не врагом своего народа, и строим мост для такого перехода. Оставаясь по-прежнему на своем месте, Вы можете работать в контакте с нами как патриот возрождающейся России.
О своем согласии или несогласии с нашим дружеским предложением Вы сможете в течение 14 дней со дня получения этого письма поставить нас в известность. А если в дальнейшем Вы лично заметите возможность разоблачения Вас, то в любое время можете перейти к нам. Даю слово германского офицера, что в таком случае Вам не только гарантируется жизнь, но и, согласно Вашему желанию, мы обеспечим Вам общественное положение в России или в Германии. Пройдет некоторое время, и Ваша жена (желаю ей здоровья), находящаяся сейчас в Москве, встретится опять с Вами. Надеюсь в будущем лично пожать Вашу руку. Капитан Бах» (62).
Это послание писалось в декабре 1942 года, уже после окружения армии Паулюса, и Даниил Федотович Райцев на заманчивое предложение капитана Баха не клюнул. Благо, под Сталинградом в руки Советов попались «соловьи» похлеще, чем какой-то капитанишка, например, генерал Зейдлиц, возглавивший комитет «Свободная Германия».
И вот уже 12 октября 1943 года на парашюте в сектор, где держали оборону немецкие войска, была сброшена посылка с запечатанным конвертом. На ней значился адрес: генералу Эрвину Рауху, командиру 123-й пехотной дивизии: «Дорогой Раух! Я уверен, что вспоминаешь те дни, когда мы вместе учились в военной академии. Твоя дивизия в безнадежном положении. Переходи на нашу сторону вместе с дивизией, в полном составе. Достойное обращение, пленные сохранят свое личное имущество, офицеры – личное оружие… После войны твоя дивизия будет отправлена домой первой». Подпись – генерал фон Зейдлиц, генерал артиллерии (63).
Давайте на некоторое время отвлечемся от событий на Восточном фронте, ведь пропагандистская война бушевала по всей Европе. К тому времени в войну уже вступили и Соединенные Штаты Америки. Надо сказать, именно Рузвельт настойчиво искал возможность вступить в открытый конфликт с Гитлером. Для этого использовались различные способы – и поставки вооружения воюющим с Германией странам, и экономические санкции, и противодействие немецким подводным лодкам. В июле 1941 года вконец раздраженный Гитлер заявил командующему ВМФ Редеру, что не станет привлекать к ответу командира подводной лодки, если он потопит американское судно «по ошибке».
В ночь на 17 октября того же года (почти за два месяца до официального объявления войны между США и Германией) американский эсминец «Керни», оказывая помощь конвою, подвергшемуся нападению немецких подводных лодок, забросал одну из них глубинными бомбами. Подводная лодка ответила торпедной атакой. В результате убиты 11 членов экипажа. 31 октября был торпедирован и затонул сопровождавший конвои американский эсминец «Рубен Джеймс»; при этом погибло 100 человек из 145 членов экипажа и все семь офицеров. Таким образом, боевые действия между Германией и США начались задолго до декабря 1941 года. 9 ноября в своем обращении к «старым борцам» Гитлер сказал: «Президент Рузвельт приказал своим кораблям немедленно открывать огонь по немецким кораблям, как только они их заметят. Я отдал приказ немецким кораблям не открывать огня, когда они заметят американские корабли, но обороняться, если они подвергнутся нападению. Я отдам под суд военного трибунала любого немецкого офицера, если он не станет защищаться» (64).
11 декабря 1941 года, объявляя войну Америке в поддержку своего союзника Японии, напавшей на США в Перл-Харборе, Гитлер в рейхстаге дал волю и личным чувствам: «Я слишком хорошо понимаю, что целая пропасть отделяет идеи Рузвельта от моих идей. Рузвельт происходит из богатой семьи и принадлежит к тому классу, дорогу которому вымостила демократия. А я родился в небольшой бедной семье и должен был пробивать себе дорогу тяжелым трудом. Когда началась Первая мировая война, Рузвельт занимал положение в обществе, пользуясь всеми привилегиями, как и те, кто наживался на войне – в то время как другие истекали кровью. Я был один из тех, кто выполнял приказы в качестве рядового солдата, и, естественно, вернулся с войны таким же бедным, каким был осенью 1914 года. Я разделил судьбу миллионов, а Франклин Рузвельт судьбу так называемых высокопоставленных десяти тысяч» (65).
Американцы вступили в борьбу, располагая не только огромными материальными ресурсами, но и мощным потенциалом для информационной войны. Одно время на Европейском театре военных действий находилось 943 корреспондента и репортера, распространявших свои тексты по всему миру (66). А до граждан Третьего рейха западные союзники доносили текстовую информацию с помощью листовок. До 2 миллионов листовок за один раз мог взять на борт каждый тяжелый бомбардировщик дальней авиации США. Среди летчиков даже ходила шутка, что они, таким образом, снабжают противника туалетной бумагой. Хотя, безусловно, на нервы населению Германии они таки действовали. Например, перед налетами на Гамбург союзники сбрасывали на обреченный город листовки «оптимистического» содержания: «Отдохните несколько недель, затем придет ваша очередь. Сейчас затишье, после – вечный покой» (67). Использовались и другие формы психологического давления: «Как-то раз пришел сын Агнес Юрий, размахивая какой-то тетрадкой: «Ее можно не сжигать, точно такую же нам дали в школе!» Это оказалась брошюра под названием «Военные статьи Геббельса» с типично нацистским портретом воина на обложке (головорез с орлиным взором). В колонке слева были набраны фразы, которые вбивались в головы ученикам на уроках, справа – пункт за пунктом – их опровержение союзниками» (68).
