Книга Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники, страница 150. Автор книги Константин Кеворкян

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники»

Cтраница 150

То, что произошло позднее, стало для министра пропаганды страшным ударом. Еще 14 июня 1944 года Геббельс описывал своим коллегам впечатление от цветного фильма о новом оружии: «Это оружие, господа, пожалуй, даже несколько преждевременно для этой войны. Я думаю, оно, скорее, станет оружием будущей войны», – проницательно заметил «маленький доктор» (86). А на следующий день он узнал, что верховное командование произвело запуск новых ракет по Лондону, и, соответственно, Геббельс неожиданно лишился возможности провести кампанию по психологической обработке противника.

У нового оружия даже еще не имелось названия. Шварц ван Берк предложил назвать его «Фау-1», следующее «Фау-2» и так далее. («Фергельтунг» в переводе с немецкого – «возмездие»). Но первая же неделя эксплуатации «Фау-1» так разочаровала Гитлера, что он просто запретил упоминать о «чудо-оружии» по радио и в прессе, хотя сам предварительно широко рекламировал его, вызвав немало паникерских публикаций в иностранной прессе. 1 июля 1944 года Ганс Фриче, комментируя по германскому радио вялую реакцию немецких СМИ на применение нового оружия, заявил: «Мы, немцы, очень сдержанно высказывались по поводу эффекта, произведенного новым видом оружия. Мы могли позволить себе эту сдержанность, зная, что раньше или позже Британия нарушит то молчание, которым она в первое время пыталась прикрыть действия, производимые «Фау-1». И мы были правы. Отчеты, получаемые из Британии в течение последних дней, показывают, что действие этого первого удара, нанесенного Британии новым видом вооружения, становится слишком очевидным» (87).

Вскоре появилось сообщение о «Фау-2». Гитлер дал указание подчеркнуть, что за ним последует еще более мощное Фау-оружие. Возможно, имелись в виду ракеты нового поколения или реактивные истребители «МЕ-262». Последние, к слову сказать, выпускались на заводах «Шкода» в оккупированной Чехословакии – столь велико было доверие немецких заказчиков к надежности чешских производителей, вроде бы и подневольных.

Но «оружие возмездия» не помогало – войска союзников захватывали все новые области рейха и приближались к Берлину, а немецкие города под бомбежками вражеской авиации неуклонно превращались в руины. Мрачный берлинский анекдот того периода: «Гитлер, Геринг и Геббельс стоят у окна рейхсканцелярии и смотрят, как в Берлин торжественным маршем входят войска союзников. Геббельс радостно говорит: «Теперь от возмездия им не уйти!» Остальные смотрят на него, как на сумасшедшего, а Геббельс ехидно объясняет: «А где же они теперь будут жить?»» (88)

Тем временем, на оккупированной советской армией территории участились случаи изнасилований и мародерства, что опять попыталась использовать уже изрядно потрепанная машина нацистской пропаганды. Помощник Геббельса, доктор Вернер Науман, в частной беседе признался, что «наша пропаганда относительно русских и того, что населению следует ожидать от них в Берлине, была так успешна, что мы довели берлинцев до состояния крайнего ужаса» (89). К концу 1944 года Науман почувствовал, что «мы перестарались – наша пропаганда рикошетом ударила по нам самим». Теперь тон пропаганды изменился. В то время как от империи Гитлера отрывали кусок за куском, а Берлин разрушали квартал за кварталом, Геббельс переключился с запугивания на подбадривание; теперь людям говорили, что победа поджидает за ближайшим углом. «1 марта (1945). Фюрер дал мне указание опубликовать в немецкой печати подробные рассказы о Пунической войне. Пуническая война, наряду с Семилетней, – это тот великий пример, которому мы можем сейчас следовать». «В новой передовой статье я еще раз в успокаивающем тоне и в абсолютно уверенной и независимой манере привожу аргументы, которые еще могут вселить в сердца немецкого народа веру в победу» (90).

Однако чуда не происходило, наоборот – хаос усиливался. «В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от 10 до 70 лет. Против этого мы развернем теперь широкую кампанию внутри страны и за границей. Генерал-полковник Гудериан изъявил готовность зачитать перед представителями нашей и зарубежной печати известное воззвание маршала Жукова и затем произвести публично допрос ряда офицеров, возвратившихся к нам из Позена и неоднократно видевших собственными глазами произведенные опустошения и совершенные зверства» (91). И позже – усталая запись: «Заявление Гудериана о большевистских зверствах, сделанное германским и иностранным журналистам в Берлине, не имеет успеха, которого я вообще-то ожидал. Гудериан говорил слишком патетически и красочно, а свидетели, пожалуй, немного устали от предыдущих показаний в различных учреждениях, так что не смогли уже выступить свежо и свободно. Этим также объясняется, почему данное мероприятие не находит в нейтральной прессе отклика, которого я ожидал. В Стокгольме или издеваются над этими показаниями, или вышучивают их» (92).

В свою очередь и советское командование предпринимало отчаянные меры, чтобы прекратить эксцессы, больно отражавшиеся на репутации Красной армии в глазах немецкого народа и западных союзников: «Пришел адъютант командира дивизии и под роспись ознакомил с приказом Жукова, из которого следовало, что «за убийство цивильного немца – расстрел, за поджог дома – расстрел, за мародерство – расстрел, за изнасилование – расстрел» (93). Но и на освобожденной западными союзниками территории дела также обстояли не лучшим образом – там царил голод и сведение счетов с коллаборационистами. «Подавляющее большинство французов слушает германские радиопередачи почти так же, как во время нашей оккупации слушались английские радиопередачи» (94).

Третий рейх агонизировал. Последние записи Геббельса многословны, полны проклятий по адресу Геринга, генералов, всяческих изменников, игнорирующих волю фюрера. И все же чувствуется нечеловеческая воля главного пропагандиста нацистской партии, стремление сделать все от него зависящее, чтобы избежать скорой ответственности. А значит, продолжать сопротивление, изобретая новые способы поддержания боевого духа немцев.

«Чтобы пропаганда опять возымела действие, нам нужно внедрить новую систему ее ведения, при которой больше внимания обращалось бы на частности, на более подробное описание деталей и тем самым снова бы приковывалось внимание к врагу, – писал в эти отчаянные дни Геббельс. – Требуется огромное умение приспосабливаться, чтобы на нынешней стадии войны обращаться как к собственному народу, так и ко всему миру в такой форме, чтобы, с одной стороны, говорить правду, а с другой – не наносить ущерба вере немецкого народа в победу» (95).

По его приказу развалины Берлина изукрашивались яркими лозунгами – «паролями стойкости», как их называли нацисты: «Наши стены не выдержали, но наши сердца держатся», «Фронтовой город Берлин приветствует фюрера», «Требования момента – бороться и стоять насмерть», «Большевизм не устоит перед нашей твердостью». Надписи на стенах, т. н. «граффити», выгодны тем, что ощущаются людьми как выражение воли всего населения. Они могут поддержать неустойчивых духом, а потому обгоревшие стены покрывались все новыми надписями красной краской: «Фюрер, приказывай, мы последуем за тобой!», «Кто верит в Гитлера, верит в победу», «Теперь решается все, вопреки всему мы возьмем верх».

Но Геббельс уже выдавал желаемое за действительное. Перед миром, освобожденным от нацистской тирании, вставали новые, куда более занимательные задачи. В частности, анализ феномена нацистской пропаганды и попыток осознать, каким образом людоедский режим держался столь долгое время, пользуясь притом ошеломительной популярностью. Физически немощные тела Гитлера и Геббельса отправились в небытие, преподанные ими уроки остались.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация