Его передача начиналась четким посылом аудитории: «Говорит Ганс Фриче». Узнавание в таких случаях играет ключевую роль, потому что рождает ложное чувство знакомства. Это становится предпосылкой согласия аудитории с коммуникатором (отправителем сообщения) – он воспринимается аудиторией как «свой». И аудитория охотно разделяла его негодование, когда Фриче цитировал лондонскую «Ньюс кроникл»: «Мы за уничтожение всего живого в Германии – мужчин, женщин, детей, птиц и насекомых». И немцы снова и снова находили в себе силы сражаться с противником с неослабевающей яростью (49).
1 февраля 1943 года Верховное командование вермахта признало окружение южной группировки 6-й армии на Восточном фронте. Через два дня последовало официальное признание в поражении под Сталинградом. И теперь Геббельс решил сознательно запугать немцев.
О страшных несчастьях на фронте говорили в специальных сообщениях германского радио, и к выпуску новостей звали не торжественные фанфары – их заменила печальная солдатская песня «У меня был товарищ» в сопровождении глухого барабанного боя. В остальное время по радио транслировали только похоронные марши и серьезную классическую музыку. На следующий день все германские газеты вышли с траурной каймой на полях. Народ Германии был потрясен. По империи покатилась волна ужаса и скорби.
Такой пропагандистской кампании Третий рейх еще не видел. За границей и внутри страны гадали, не сошел ли Геббельс с ума, доведя драматический эффект от поражения до такого критического накала. Однако опыт увенчался успехом. «Растерянные люди пришли в себя, печаль переросла в фатальный мистицизм, дескать, и поражения, и потери имеют свое значение. Шеф пропаганды взывал, обращаясь к своему народу: «Погибшие не сдаются! Они продолжают сражаться плечом к плечу с живыми солдатами!» И люди ему верили. Мало того, они опять начали доверять правительству, которое открыто говорило им горькую правду. Отныне Геббельс вновь мог их обманывать» (50).
Но все ухищрения пропаганды сломила военная сила и героизм союзных войск. Реальность уплывала от Геббельса в последние дни его жизни. Его вера, что силой слова можно сломить мощь орудий, носила уже какой-то потусторонний характер: (1 марта 1945) «Вечером в 7 часов будут передавать мою речь по радио. Дикция и стиль великолепны, и я льщу себя надеждой, что речь до некоторой степени произведет впечатление, хотя я не был в состоянии использовать в качестве аргументов какие-то конкретные успехи. Но народ довольствуется уже и тем, что сегодня имеет возможность послушать, по крайней мере, часовую хорошую речь»; (4 марта) «Вечером по радио передавалась из осажденной крепости Бреслау речь гауляйтера Ханке (бывшего заместителя Геббельса. – К.К.). Она захватывает силой воздействия и преисполнена достоинства и высокой политической морали» (51). До последних часов войны находился у микрофона и Ганс Фриче, и в этом смысле он свой долг пропагандиста выполнил полностью, как и Геббельс.
Последнюю речь «маленького доктора» жители города услышали уже во время штурма Берлина. Он призывал к сопротивлению. Когда Геббельс читал перед микрофоном свое обращение к защитникам немецкой столицы, рядом разорвался снаряд, который выбил стекла в импровизированной студии. Он не прервал чтение ни на секунду. Узнав, что звук взорвавшегося снаряда хорошо слышен на записи, министр пропаганды выразил звукорежиссеру свое полное удовлетворение. В студийных инсценировках звуков сражения необходимости больше не было.
С двадцатых годов все большее распространение получал жанр документального кино. По сути, уже первые фильмы, вроде «Прибытия поезда» братьев Люмьер, были документальными роликами, однако по мере развития кинематографа документальное кино выросло в сложную систему; не просто фиксацию события на пленку, но режиссерское осмысление событий жизни, выстраивание их определенной последовательности и – как цель – оказание художественного и пропагандистского воздействия на кинозрителя.
Фотографическая документальность повествования и театральная изысканность постановочных кадров открыли перед кинематографистами широчайшее поле для развития новой эстетики и необозримые возможности для манипуляции сознанием с помощью подобранных образов, противопоставления различных символов, создания определенного темпоритма. Достаточно вспомнить одного из пионеров этого жанра, великого советского режиссера Дзигу Вертова и его с триумфом прошедшие на европейских экранах фильмы «Человек с киноаппаратом» и «Симфония Донбасса».
Воздействие документального кино нацисты осмыслили довольно быстро, и не только в рамках масштабных кинолент, вроде «Триумфа воли», но и в ежедневной пропагандистской деятельности. Еще в середине 1930-х годов Бюро расовой политики выпустило ряд документальных фильмов: «Грехи против крови и расы», «Наследственность», «То, что вы наследуете», «Вся жизнь – битва», «Прочь из порочного круга», «Дворцы для слабоумных», «Генетически ущербные». Движущиеся на экране образы «дегенератов» и «расово нежелательных» индивидуумов оказывали сильное воздействие на зрителей. В некоторых случаях изображения людей с тяжелыми наследственными заболеваниями сопровождались графическим дизайном, имитировавшим «дегенеративные» эстетические стили (52). Эти короткометражные ленты демонстрировались наравне с выпусками новостей перед показом художественных кинофильмов. Не меньше 20 миллионов кинозрителей в год просматривали, по меньшей мере, один фильм Бюро расовой политики.
После начала войны военные документалисты создали три полнометражных ленты – «Крещение огнем», «Марш на Польшу», «Победа на Западе», которые активно использовались для обработки общественного мнения как внутри страны, так и за рубежом. «Он пригласил Геббельса и меня на просмотр документального фильма о бомбардировке Варшавы. На экране горели дома, бомбардировщики заходили на цели, можно было проследить всю траекторию полета бомбы.
В конце фильма на белом полотне неожиданно появлялись контуры Британских островов. Самолет с германскими опознавательными знаками спикировал на них; взрыв – и острова буквально разлетаются на куски» (53). «Вечером Министерство пропаганды показало нам полнометражную хронику, со звуковыми эффектами, о разрушениях в Бельгии и Франции. Крупные планы потрескивающего пламени, уничтожающего дома, вырывающегося из окон, из-под крыш и стен. Энтузиазм немецкого комментатора возрастал по мере появления все новых сожженных городов. Голос у него был безжалостный скрипучий. «Посмотрите на это разрушение, дома объяты пламенем! – орал он. – Вот что бывает с теми, кто противостоит германской мощи!» (54)
Однако основным средством аудиовизуального воздействия на массы стали еженедельные выпуски хроники. С 20 июня 1940 года 4 еженедельных выпуска новостей (Ufa-Tonwoche, Deu-lig – Tonwoche, Tobis-Wochenschau, Fox Tonende Wochenschau) объединены в единый киножурнал «Ди Дойче Вохеншау» («Германское воскресное обозрение»). Объединение касалось как журналистских кадров, так и технических средств.
Немецкая хроника производилась на высоком уровне. Профессиональная работа операторов и качественная озвучка фильмов до сих пор представляют интерес, и не только для специалистов. Темами еженедельного выпуска новостей становились официальные мероприятия, события партийной жизни, жанровые сценки, рождения очередных детенышей в берлинском зоопарке, ну и, разумеется, боевые действия вермахта. Выпуски кинохроники снимали операторы, входившие в состав рот пропаганды. Отснятые пленки специальным курьером доставлялись в Берлин, проходили цензуру в Министерстве пропаганды и включались в очередной выпуск кинохроники. Даже в начале 1945 года кинооператоры рот пропаганды еще присылали в Берлин по 20 тысяч метров отснятой еженедельной хроники, в то время как объем еженедельного хроникального выпуска военной поры составлял 1200 метров (55) (45-минутный сеанс).
