– Что кошмар? Ты кричала громче, чем чайки на море, сладкая.
– Я с тобой с ума сойду.
– Сходи. Я не против. Желательно неизлечимо, – подмигиваю и возвращаю взгляд на дорогу. Мне кажется, что со мной сейчас как раз это и происходит. С появлением Али произошел какой-то заклин в мозге, и ни о чем, кроме как об этой девочке, я думать целыми днями не могу.
– Слушай, – обращает на себя внимание моя витаминка, – Все хотела спросить, это мне теперь на дискотеке вообще ни с кем танцевать кроме тебя нельзя что ли?
– Конечно нет. Что за глупый вопрос? Твоя талия должна быть только в моих руках.
– А если рискну?
– На этот счет у меня припасено достаточное количество песен. Думаю, остальные попонятливее Кравцова будут.
Альбина даже воодушевляется. Разворачивается на сидении, и засунув ногу под попку, с любопытством катается глазками по моему лицу.
– И что за песни?
– Тебе по названиям перечислить? – окидываю ее веселящимся взглядом.
– Ну да. Мне интересно.
– Ну поехали. Что я там закачивал? «Пошел вон», «Пошлю его на…», «Отвали», и «Мишка-гадкий мальчишка» на случай если тебя дерзнет пригласить наш завхоз дед Миша.
По салону катится звонкий елейный смех, опадая медовым осадком где-то в районе моего сердца и ускоряя ритм его биения.
– Ты же в курсе, что ему лет восемьдесят?
– А ты в курсе, что в Азии и в девяносто становятся отцами?
Симпатичное личико на секунду ныряет в задумчивость, а потом улыбка снова занимает на нем свое законное место.
– Ладно, я согласна на гадкого мальчишку.
– Да кто б тебя спрашивал? Главное удостовериться, что он не забудет надеть слуховой аппарат. А то посыл не дойдет до адресата.
Аля снова смеется, отрывая мой взгляд от дороги на несколько долгих секунд. Грудную клетку заполняет сладкое томление при виде крошечных морщинок в уголках синих глаз. Такое новое для меня ощущение с ноги выталкивает из реальности. Не помню, чтобы нахождение девушки рядом заставляло посасывать под ложечкой. Кажется, так говорят. Я не в курсе, но, по-моему, испытываю сейчас именно это – в груди нарастает сумасшедшее давление, но только без боли. Его невозможно описать словами, но оно заставляет дуреть от счастья.
Мы заезжаем в Мак, затариваемся на целый взвод и под ничего не значащий треп поглощаем кучу холестерина за столиком на улице. Аля с улыбкой наблюдает за тем, как в меня вмещаются сразу три БигМака вместе с большой пачкой картошки по-селянски. Дюймовочка, кстати, тоже проголодалась после прыжков на моей длине в тачке, поэтому быстро расправляется с Чизом и нагло утаскивает пару кусков картошки из картонной упаковки. Пусть набирается энергии маленькая, на сегодня мой генерал еще даже не начинал свою атаку на её апельсиновые плантации.
Потом мы просто колесим по ночной Одессе, выжимая педаль газа по полной под восторженный визг Альбины и треки Багирова из магнитолы. Оказывается, малышка прется от него. Надо будет над этим поразмыслить попозже и обрадовать Багиру, что законченный циник как я наконец понял, как это утопить себя в ком-то другом.
– Расскажи мне о себе, Рич, – просит тихо Аля, когда мы усаживаемся на верхнюю ступеньку Потемкинской лестницы, чтобы уплыть в темноте ночи и распростертого Черного моря перед нами.
– Что ты хочешь знать, Апельсинка?
– Да что угодно. Я же кроме того, что ты ди-джей в ночном клубе, о тебе больше ничего не знаю.
– Задавай вопросы, я отвечу на все, – тяну ее к себе, и Аля облокачивается на меня спиной, полностью расслабляясь.
– Я так понимаю, что ты уже не учишься?
– Нет, я закончил финансовый в прошлом году. Но это чисто для галочки. Отец хотел, чтобы я продолжил его дело, а яблоко, оказывается, упало за тридевять земель от яблони, и мне к его огромному несчастью нет никакого дела до семейной лесопромышленной компании.
– Лесопромышленной? Ты серьезно? – удивленно вскидывает глазки моя ночная нимфа, и я не могу удержаться, чтобы не поцеловать ее.
– Да, а что? – отрываюсь и чувствую, как мои пальцы оказываются сплетенными с ее.
– Просто у моего отца тоже компания по производству фанеры. Странно, что мы ни разу не пересекались.
– Ничего странного, – хмыкаю я, – Я с четырнадцати лет динамил все встречи и торжественные мероприятия, уже тогда будучи занозой в заднице отца.
– А я наоборот пошла учиться туда, куда сама захотела. Папа упирался долго. Целый год. Грозился отправить заграницу, в закрытые университеты, но потом все равно сдался, и теперь мне осталось доучиться год на учительницу математики, чтобы преподавать в лицее.
– И ты уверена, что тебя не четвертует семейка за это? – Аля только злорадно прищуривается на мой смешок.
– Нет. У меня есть младший брат, который с радостью займет место отца, когда это потребуется.
– Оооо, тебе повезло. У меня тоже есть сестра. Старшая. И она бы уже с огромным удовольствием грела кресло директора, если бы Шварц старший не видел в нем только мою неблагодарную задницу.
– А мы с тобой похожи, – с улыбкой замечает Альбина, распространяя тепло по моей руке от того, как нежно водит пальчиками по моему запястью. Зависаю, наблюдая за этим незначительным движением. Впервые подобные вещи не вызывают раздражения и желания вытолкать использованный материал за дверь. Утыкаюсь носом в светлую макушку, ощущая себя наркоманом, дорвавшимся до заветного клея. Легкие шизеют от полученной дозы отравленного апельсинами кислорода и распределяют его по всему организму. Кажется, я конкретно подсел на эту девочку.
– Похожи. Только ты Рай, а я Преисподняя, – шепчу на ушко и ловлю его губами.
– Я знаю тебя всего ничего и понимаю, что ты полная сволочь временами, – тихо признается Аля, поворачиваясь ко мне и смотря прямо в глаза, – Но когда ты оказываешься далеко, мне начинает тебя не хватать. Мысли скачут как сумасшедшие, стоит увидеть тебя с Сашей на площадке или с ребятами на пляже. И тогда я уже думаю, что ты не сволочь, а просто идеальный парень, от которого невозможно оторваться. Но потом ты снова открываешь рот, и я вспоминаю о твоей сволочистой натуре.
Я начинаю смеяться, заблуждаясь в ее словесном откровении и наматывая светлый локон на палец.
– Так я сволочь, или я идеальный?
– Ты идеальная сволочь! – смущенная улыбка окрашивает любимую мордашку, и я бл*дь второй раз за вечер тону в этом удушающем ощущении, когда, кажется, вся сладкая вата мира рухнула на землю и заползает в ноздри, заставляя дышать сахаром и ванилью.
– Ооо, Апельсинка, ты, оказывается, тоже можешь иногда прятать свои коготки и становиться домашним тигренком? – пересаживаю ее на себя и оставляю несколько коротких поцелуев в уголке ее рта.
– Да, могу. Правда после этого потом жестоко расплачиваюсь. Стоит открыть душу, как в нее спешат нагадить.
