– Ричард?
В паре метров раздается голос Бориса, направляющегося в мою сторону. Подходит ближе, пробегается по моему лицу и, судя по сочувственному выражению, делает правильные выводы.
– Александр тебе уже позвонил, да?
– Да. Почему ты не послал его? – знаю, что дядька не причем, и так же, как и я, является заложником одного большого обстоятельства, но спокойное состояние собрало чемоданы и надолго укатило на Север.
– Даже если бы я его послал, ничего бы не изменилось.
– Но как ты теперь? До конца смены еще целых четыре дня.
– Всего четыре дня, Ричард. Сашка неплохо справлялся иногда, подменяя тебя, думаю, сможет доработать до конца.
Шумно выдыхаю и, не сдержавшись, футболяю траву.
– Пиздец.
– Ничего страшного, – Борис сжимает мое плечо, – я прекрасно знаю кто такой Александр Шварц. Ты не виноват, племяш. Езжай завтра, разберись. Все будет в порядке, не волнуйся, я уж точно не держу на тебя зла.
Ну да. Только от этого ни хрена не легче. Недавний разговор с Машкой внезапно всплывает в памяти и отравляет разъедающим подозрением. Я не знаю, что на уме у самопровозглашенного вершителя судеб, но если это то, о чем говорила племянница, то он настроен решительно, и бить будет по моему самому слабому месту.
Глава 23
Рич
Прохожу мимо беседки, оставляя позади несколько пар выпученных глаз, и быстро спускаюсь по ступеням к морю. Мне нужно остыть, иначе в таком состоянии могу сорваться на первом попавшемся. Я даже знаю, кто это может быть. Правда после нашего последнего разговора Кравцов больше не рыпается. До сих пор ярко сияющий фонарь под глазом служит ему не только путеводной звездой по ночам, но и наглядным напоминанием того, что происходит с надоедливыми гнидами. Аля совсем случайно проболталась о том, кто именно донес ей о моей встрече с Машей, спустив тем самым всех моих психов церберов на тупорылого барана. И не важно, что он вроде как пытался уберечь Алю от ошибки. Ага, как же, заботливый… Не сработала загрузка файлов в позапрошлый раз, зато теперь установка программы по пониманию Шварцвальдского языка была завершена успешно. Юра стал образцом человека – невидимки. Надеюсь, после моего отъезда так и останется. Потому что, если нет, придется заимствовать биту Альбины.
Скидываю с себя шмотки и, оставшись в боксерках, разбегаюсь и ныряю в воду. Проплываю метров сто, но нихрена не расслабляет. Только мышцы в тонус привел, а мозги как кипели, так бурлят и дальше. Эта зависимость от отца душит удавкой. Чувствую себя поюзаным солдатиком в шелестящем мире зелени Щварца старшего.
Возвращаюсь к берегу. Подплываю ближе и замечаю одиноко сидящий на песке хрупкий силуэт. Сердце сжимается в тугой комок. Моя девочка. Как же я тебя сейчас расстрою, хорошая моя.
Именно в эту секунду ненависть к отцу граничит с ненормальной. Ведь это ненормально питать настолько отрицательные чувства к родному человеку. Правда в том, что именно родные могут нанести самую большую боль. И в данный момент отец наносит ее не только мне, а еще и Але.
– Что ты здесь делаешь, Апельсинка? – стараюсь придать голосу бодрости, но выходит так себе.
– Мне показалось, что ты расстроен, – тихо отвечает, вставая с песка и подходя к кромке воды, – не хотела оставлять тебя одного.
Я сейчас завою, бл*дь! Ну откуда она такая идеальная?
– Иди ко мне, Аль, – зову ее в воду.
– К тебе? Прямо ночью? – недоверчиво переспрашивает витаминка. Я не вижу лица, но отчетливо представляю, как хмурятся ее брови.
– Ты никогда не купалась ночью?
– Нет. Ни разу. Мало ли какая зараза там проплывет.
– А ты ко мне иди. Зараза к заразе не пристает, ты же в курсе. Так что рядом со мной будешь в безопасности.
Пытаюсь острить, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но даже у Тилля Линдеманна получилось бы спеть «Тополиный пух» лучше, чем у меня сейчас сказать что-то толковое.
Аля сдается и неторопливо избавляется от одежды. Ступает в воду и, с осторожностью пройдя несколько шагов, оказывается в моих объятиях. Вот что мне нужно было. Моя девочка в моих руках. Жадно сгребаю ее на руки и целую. Альбина не сопротивляется. Оплетает ногами талию, а руками шею. В воде малышка невесома, и я без труда скольжу руками по покрытой водой спине. Сжимаю до хруста в костях так, что Аля невольно стонет, но это не я. Это все чертова необходимость в ней. В её присутствии. Больная нужда. И как я буду справляться без нее ближайшие дни? Предстоящая разлука уже сейчас режет осколком. Наверное, это какое-то шестое чувство, я не знаю, но отчего-то уезжать дико не хочется. Паранойя Апельсинки половым путем передалась и мне. Навязчивое ощущение, что там, за воротами, нас разлучат, кислотой разъедает сознание.
– Рич? – Аля отрывается от меня, тяжело дыша, и заглядывает в глаза. – Что-то случилось?
Тревога отражается на взволнованном, покрытом морскими каплями лице. Мне хочется сказать ей, что нет. Что я просто хочу трахнуть ее в море, отвлечь очередной пошлостью, но сегодня явно не мой день. Способность соображать отчалила вместе со спокойствием.
Вместо ответа притягиваю ее за затылок обратно и врываюсь языком в мягкость сладкого рта. Правой рукой сдвигаю намокшее кружево в сторону и, освободив член из трусов, уверенно опускаю на него Алю. Знаю, что можно обойтись без предварительной подготовки, потому что наши поцелуи действуют стремительно не только на меня, но и на малышку. Она течет сразу же, как только мой язык вступает в схватку с ее.
Сдавленный стон пулей пробивает мой рот, и я глотаю его, не сдерживая свой собственный. Тугая плоть принимает меня как всегда тепло и приветливо. Не отказывая себе в том, что люблю, опускаю губы и оставляю на атласной шее два смачных засоса. На этот раз ворчунья не бурчит. Подставляет кожу под мои губы и, крепко удерживаясь ногами, насаживается на меня сверху. Не знаю, как она чувствует, что мне это нужно, но сам факт того, что впервые позволяет беспрепятственно пометить себя, уже говорит о нашей незримой связи.
Расстегиваю лифчик и спускаю лямки до локтей. Кусок белой ткани остается качаться на волнах между нашими телами, когда я сжимаю рукой вздернутую грудь, чувствуя, как острый сосок вонзается в ладонь. Хочу ее. Как всегда – дико и одержимо. Только ее одну на всей планете. Прикусываю сосок, оттягивая его зубами, покрываю жадными поцелуями острые плечи, воруя надсадные стоны и щедро одаривая мурашками загорелую кожу.
Я только через пару дней пойму, почему сейчас стараюсь запомнить тональность каждого звука, слетающего с истерзанных поцелуями губ. Почему как ненормальный впиваюсь в мягкую кожу до синяков, отчетливо понимая, что таким образом помечаю её, давая другим понять, что она моя! Издревле самцы оставляли на своих самках отметины. Кто-то следы укусов, кто-то сперму. А так как заставить ее не мыться до нашей следующей встречи будет проблематично, я выбираю самый доступный способ. Завтра малышка вся будет в синяках, но судя по тому, как Аля стонет и прикусывает губы на каждое мое хищное действие, любимая не против.
