Выдыхаю с облегчением и чувствую еще большее облегчение, когда открываю дверь немного шире и вижу работающий вентилятор, который вращается между кроватью Верити и окном во двор. Каждый раз, когда он поворачивается к окну, двигается занавеска.
Выдыхаю еще громче. Это был чертов вентилятор. Возьми себя в руки, Лоуэн.
Выключаю вентилятор – в помещении слегка прохладно. Вообще странно, что Эйприл его оставила включенным. Снова бросаю взгляд на Верити, но она по-прежнему спит. Подойдя к двери, я останавливаюсь. И смотрю на комод, на котором лежит пульт. Потом поднимаю взгляд на телевизор, висящий на стене.
Он не работает.
Эйприл сказала, что включила телевизор перед уходом, но телевизор не работает.
Я даже не оборачиваюсь на Верити. Я захлопываю дверь и сбегаю вниз по ступеням.
Больше я туда не пойду. Я себя накручиваю. Самый беспомощный человек в этом доме пугает меня сильнее всех. Это абсолютно бессмысленно. Она не смотрела на меня сквозь окно кабинета. Она не стояла у окна, глядя на Крю. И она не выключала телевизор. Возможно, сработал таймер или Эйприл случайно нажала кнопку дважды, и на самом деле он не включился.
Несмотря на уверенность, что все происходит исключительно в моей голове, я все равно возвращаюсь в кабинет Верити, закрываю дверь и беру новую главу ее автобиографии. Возможно, дальнейшее чтение ее истории убедит меня, что она безвредна, и мне наконец нужно расслабиться.
Глава третья
Я поняла, что беременна, потому что моя грудь стала выглядеть лучше, чем когда-либо.
Я очень слежу за собственным телом – что в него попадает, чем его питать, как держать его в тонусе. Когда я росла, я видела, как расширяется талия моей матери из-за лени, и поэтому занимаюсь каждый день, а иногда дважды.
Я очень рано поняла, что человек не однороден. Мы состоим из двух частей, которые делают нас единым целым.
У нас есть сознание, которое включает в себя разум, душу и все нематериальное.
И у нас есть физическое естество, механизм, необходимый сознанию для выживания.
Если ты испоганишь механизм, ты умрешь. Если ты не будешь заботиться о механизме, ты умрешь. Если ты считаешь, будто сознание способно пережить механизм, то умрешь вскоре после того, как уяснишь свою ошибку.
На самом деле это очень просто. Заботиться о физическом естестве. Кормить его тем, что ему нужно, а не тем, что подсказывает сознание. Поддаваться вредоносным для тела страстям разума – словно быть слабохарактерным родителем, поддающимся ребенку. «Ой, у тебя был тяжелый день? Хочешь съесть всю коробку печенья? Хорошо, дорогая. Ешь. И можешь запить газировкой».
Заботиться о теле – все равно что заботиться о ребенке. Иногда это тяжело, иногда это выматывает, иногда тебе хочется сдаться, но если ты сдашься, то будешь платить за последствия ближайшие восемнадцать лет.
С моей мамой все так и вышло. Она заботилась обо мне так же, как заботилась о собственном теле. Очень мало. Иногда я задаюсь вопросом – она по-прежнему толстая? По-прежнему не заботится о механизме? Ответа мне не узнать. Я не разговаривала с ней много лет.
Но мне не интересно рассуждать о женщине, которая предпочла больше никогда не говорить обо мне. Я здесь, чтобы обсудить первое, что украл у меня мой ребенок.
Джереми.
Сначала я не заметила кражи.
Сначала, когда мы узнали, что вечер нашей помолвки стал вечером зачатия, я была искренне счастлива. Была счастлива, потому что был счастлив Джереми. И в тот период, когда моя грудь выглядела лучше, чем когда-либо, я не понимала, сколь губительной станет беременность для машины, исправность которой я с таким трудом поддерживала.
Примерно на третьем месяце, через несколько недель после того, как я обнаружила, что беременна, я начала замечать перемены. Сначала появилась крошечная выпуклость. Я только что вышла из душа и стояла перед зеркалом, глядя на себя в профиль. Приложив ладонь к животу, я почувствовала нечто инородное, и живот начал слегка выпирать.
Я испытала отвращение. Поклялась начать заниматься три раза в день. Я видела, что может сделать с женщиной беременность, но еще я знала, что основной ущерб телу наносится в третьем триместре. Если выяснить, как можно вызвать преждевременные роды – возможно, на тридцать третьей или тридцать пятой неделе, я могла бы избежать самого разрушительного этапа беременности. Сейчас такой продвинутый медицинский уход, дети, рожденные на этом сроке, почти всегда остаются живыми и здоровыми.
– Вау.
Я опустила руку и посмотрела в сторону двери. Там стоял Джереми, прислонившись к проему и сложив руки на груди. Он мне улыбался.
– Начинает выпирать.
– Вовсе нет, – я втянула живот.
Он рассмеялся, подошел и обнял меня сзади. Положил руки мне на живот, повернул к себе, поцеловал и повел спиной вперед к столешнице. Посадил меня и встал между ног.
Он был полностью одет, только вернулся с работы. Я была полностью раздета, только из душа. Между нами были только его штаны и мой живот, который я по-прежнему пыталась втянуть.
Он начал трахать меня на столешнице в ванной, но закончили мы в постели.
Его голова лежала у меня на груди, и он чертил круги по моему животу, когда тот громко заурчал. Я попыталась скрыть звук, прочищая горло, но он рассмеялся.
– Кто-то голодный.
Я начала качать головой, но он приподнялся и посмотрел на меня.
– Чего ей хочется?
– Ничего. Я не голодная.
Он снова рассмеялся.
– Не тебе. Ей, – объяснил он, погладив меня по животу. – Разве у беременных женщин не должно быть странных пищевых пристрастий и неуемного аппетита из-за детей? Ты почти не ешь. И у тебя урчит живот, – он сел в кровати. – Я должен накормить своих девочек.
Его девочек.
– Ты пока даже не знаешь, девочка ли это.
Он улыбнулся.
– Это девочка. Я чувствую.
Мне захотелось закатить глаза, потому что технически там еще ничего не было. Ни мальчика, ни девочки. Просто комок. Срок был еще небольшой, и предполагать, что растущий во мне ребенок действительно хочет есть или требует определенной еды, было полным абсурдом. Но я не стала выражать свою точку зрения: Джереми испытывал такой восторг от ребенка, что мне было все равно.
Иногда его восторг восторгал меня.
Следующие несколько недель его восторг помогал мне справляться. Чем больше рос мой живот, тем внимательнее он становится. Тем чаще целовал его, когда мы вместе лежали ночью в постели.
По утрам он держал мои волосы, пока меня рвало. Когда он был на работе, то присылал варианты имени для будущего ребенка. Он стал одержим моей беременностью, как я была одержима им. Он пошел со мной на первый прием к врачу.
