Я выхожу из ванной, но останавливаюсь в коридоре. Не люблю заходить в ту комнату, и неважно, насколько беспомощной кажется Верити. Но я знаю, что у Крю не должно быть доступа к ножу, и поэтому плетусь вперед.
Дверь в комнату Верити по-прежнему широко раскрыта, и я прокрадываюсь внутрь, стараясь ее не разбудить. Впрочем, разве это возможно? Прохожу мимо кровати к месту, где сидел на полу Крю.
Ножа нет.
Осматриваюсь вокруг на случай, если я случайно задела нож ногой и он куда-нибудь отлетел, пока я поднимала Крю. По-прежнему не сумев его отыскать, опускаюсь на пол, чтобы проверить под кроватью. Там совершенно пусто, только лежит тонкий слой пыли. Просовываю руку под прикроватную тумбочку, но и там ничего нет.
Я точно видела нож. Я не схожу с ума.
Правда?
Кладу руку на матрас, чтобы подняться с пола, но резко падаю назад, на ладони, поймав на себе взгляд Верити. Ее голова изменила положение, повернувшись вправо, и она смотрит на меня.
Черт подери! Задыхаясь от страха, я пячусь назад, подальше от кровати. Останавливаюсь в паре метров от нее, и даже хотя она всего лишь слегка повернула голову, от страха мне хочется бежать со всех ног. Я поднимаюсь, опираясь на комод, и начинаю двигаться к двери, не сводя с Верити глаз. Я пытаюсь сдержать ужас, но не уверена, что она не кинется на меня с ножом, поднятым с пола.
Закрываю за собой дверь комнаты и какое-то время стою, сжимая ручку, пока мне не удается одолеть панику. Я размеренно вдыхаю и выдыхаю пять раз подряд, надеясь, что Джереми не заметит ужаса в моих глазах, когда я вернусь, чтобы рассказать ему, что ножа нет.
Но нож был.
У меня дрожат руки. Я ей не доверяю. Не доверяю этому дому. Хоть мне и нужно держать себя в форме, чтобы хорошо выполнять работу, на следующей неделе я предпочту спать в своей арендованной машине на улицах Бруклина, лишь бы не проводить лишнюю ночь в этом доме.
Растираю шею, пытаясь снять напряжение, и возвращаюсь в ванную. Джереми перевязывает подбородок Крю.
– Повезло, что не придется зашивать, – говорит он сыну. Потом помогает Крю смыть с рук кровь и отправляет его играть. Мальчик проскакивает мимо меня и возвращается в комнату к Верити.
Мне кажется странным, что ему нравится сидеть на ее кровати и играть в айпад. С другой стороны, он наверняка хочет быть рядом с матерью. Сколько угодно, приятель. Я вообще не хочу рядом с ней находиться.
– Ты взяла нож? – спрашивает Джереми, вытирая руки полотенцем.
Я пытаюсь не выдать испуга.
– Не смогла найти его.
Джереми пристально смотрит на меня и уточняет:
– Но ты его видела?
– Я думала, что да. Но, возможно, и нет. Сейчас его там не было.
Джереми выходит из ванной.
– Пойду посмотрю, – он направляется в комнату Верити, но останавливается возле двери и поворачивается ко мне. – Спасибо, что помогла ему, – он игриво улыбается, – я знаю, как много ты сегодня работала, – он подмигивает мне, прежде чем зайти к Верити.
Я закрываю глаза, даже не пытаясь подавить смущение. Я это заслужила. Возможно, он думает, что я только и делаю, что пялюсь в окно кабинета.
Возможно, мне стоит принять два ксанакса.
Когда я возвращаюсь в кабинет к Верити, солнце уже садится, а значит, Крю скоро отправится в душ и в постель. А Верити останется в своей комнате на ночь. И я буду чувствовать себя в относительной безопасности, потому что по какой-то причине в этом доме я боюсь только Верити. А ночью мне с ней сталкиваться не приходится. И вообще, ночь стала здесь моим любимым временем, потому что в эти часы я меньше всего вижу Верити и больше всего – Джереми.
Не знаю, долго ли я смогу и дальше пытаться убеждать себя, что не влюблена в этого человека. И еще не знаю, долго ли я смогу и дальше пытаться убеждать себя, что Верити лучше, чем она есть на самом деле. Теперь, прочитав все книги серии, я начинаю понимать: ее романы так популярны, потому что она пишет их с точки зрения злодея.
Критики от этого в восторге. Когда я слушала первую аудиокнигу по дороге сюда, мне нравилось, что рассказчик казался немного ненормальным. Я задавалась вопросом, как Верити удавалось так вживаться в разум антагонистов. Но это было до того, как я ее узнала.
Технически я не знаю ее до сих пор, но я знаю Верити, которая написала автобиографию. Оказывается, то, как она написала остальные романы, не было для нее уникальным подходом. В конце концов, говорят же, пиши, о чем знаешь. И я начинаю думать, что Верити пишет с точки зрения злодея, потому что она и есть злодей. Она умеет быть только плохой.
Я сама чувствую себя немного злодеем, когда открываю ящик и делаю именно то, что поклялась себе больше не делать: читаю очередную главу.
Глава четвертая
Надо отдать им должное: они боролись за жизнь.
У меня ничего не вышло. Попытка аборта, разные таблетки, «случайное» падение с лестницы. Единственным результатом всех моих стараний стал маленький шрам на щеке одного из младенцев. Шрам, в котором точно виновата я. Шрам, о происхождении которого не мог догадаться Джереми.
Через несколько часов после рождения – слава богу, кесарево сечение — к нам в палату пришел педиатр. Я закрыла глаза, делая вид, что сплю, но на самом деле я просто боялась врача. Боялась, что он увидит меня насквозь и поймет, что я понятия не имею, как быть матерью этих существ.
Джереми спросил про шрам, когда доктор уже собирался уходить. Тот отмахнулся и сказал, что однояйцевые близнецы нередко царапают друг друга в утробе. Джереми возразил:
– Но он слишком глубокий для простой царапины.
– Возможно, это фиброзная ткань. Не беспокойтесь. Со временем он поблекнет.
– Меня не волнует внешний вид, – почти оборонительно пояснил Джереми. – Я боюсь, это может быть что-то более серьезное.
– Не волнуйтесь. Ваши дочери абсолютно здоровы. Обе.
Доктор с медсестрой ушли, и в палате остались только Джереми, девочки и я. Одна из сестер спала в стеклянной люльке – не знаю, как она правильно называется. Джереми держал на руках вторую. Он улыбался ей, когда заметил, что я открыла глаза.
– Привет, мамочка.
Пожалуйста, не называй меня так.
Но я все равно ему улыбнулась. Отцовство ему шло. Он выглядел счастливым. И неважно, что его счастье не имело почти никакого отношения ко мне. Но, даже в своей ревности, я его ценила. Возможно, он из тех отцов, что меняют детям подгузники. Помогают их кормить. Я знала, что со временем начну еще сильнее ценить эту его сторону. Мне просто нужно привыкнуть. Привыкнуть к материнству.
– Принеси мне ту, что со шрамом, – попросила я.
Джереми состроил гримасу, давая понять, что огорчен моим лексическим выбором. Знаю, я выразилась странно, но мы еще их никак не назвали. Шрам был единственной отличительной чертой.
