– Точно больше пяти, – признал он.
– Больше десяти?
– Возможно. Вероятно. Да.
Странно, что это ревности во мне не вызывало, а вот двое младенцев сводили с ума. Возможно, потому, что девочки были в его жизни сейчас, а все прошлые шлюхи… В прошлом.
– Больше двадцати?
Он поднял руки и обхватил мои груди. Сжал их. Судя по выражению лица, он собирался отыметь меня. Жестко.
– Вроде того, – прошептал он, притягивая меня к себе. Приблизил губы к моим губам, скользнул рукой между нами и принялся ласкать меня. – Сколько парней вылизывали твою киску?
– Двое. Я не такая развратница, как ты.
Он рассмеялся мне в губы и перевернул меня на спину.
– Но ты влюблена в развратника.
– Бывшего развратника, – уточнила я.
Я ошиблась насчет его намерений в тот вечер. Он не отымел меня. Он занялся со мной любовью. Целовал каждый сантиметр моего тела. Заставлял лежать смирно, дразня и пытая, когда сильнее всего на свете мне хотелось сосать его член. Каждый раз, когда я пыталась двинуться, перехватить инициативу, он меня останавливал.
Не знаю, почему мне так нравилось доставлять ему удовольствие, но я любила это больше, чем когда удовольствие доставляли мне. Возможно, это объясняется языками любви или подобной ерундой. Моим языком любви были акты служения. Языком любви Джереми – когда у него сосали член. Мы были идеальной парой.
Он был в нескольких мгновениях от оргазма, когда заплакала одна из девочек. Он застонал, я закатила глаза, и мы оба потянулись к монитору. Он – чтобы на них посмотреть. Я – чтобы его выключить.
Я чувствовала, как он становится внутри меня все мягче, и вытащила из монитора провод питания. Мы по-прежнему слышали из коридора крики, но я не сомневалась, что смогу заглушить их, если мы просто продолжим с того места, где остановились.
– Пойду, проверю, – сказал он, пытаясь с меня слезть. Я толкнула его обратно на кровать и залезла сверху.
– Схожу сама, когда ты закончишь. Пусть немного поплачет. Им это полезно.
Похоже, ему было неловко, но когда его член снова оказался у меня во рту, он сдался.
По сравнению с первой попыткой я научилась проглатывать намного лучше. Я почувствовала, что он готов, и сделала вид, что давлюсь. Не знаю почему, но он всегда кончал, если думал, что я давлюсь его членом. Мужчины. Он застонал, я заглотила еще глубже с очередным булькающим звуком, и он кончил. Я проглотила, вытерла рот и встала.
– Спи. Я разберусь.
В этот раз я действительно хотела разобраться сама. И впервые почувствовала не только раздражение при мысли о кормлении. Но я хотела покормить Частин. Взять ее на руки, обнять, любить. Я отправилась в детскую с восторгом.
Но восторг превратился в раздражение, как только я увидела, что плачет Харпер.
Какое разочарование.
Их колыбельки стояли голова к голове, и я с удивлением обнаружила, что Частин спит, несмотря на крики Харпер. Прошла мимо Харпер и наклонилась над Частин.
Эмоции к ней переполняли меня – до боли. И я очень хотела, чтобы Харпер заткнулась – до боли.
Я взяла Частин из колыбели и отнесла к креслу-качалке. Когда я села, она закопошилась у меня в руках. Я вспомнила свой сон, и в какой ужас я пришла, когда увидела, как ее убивает Харпер. Я почувствовала, что могу заплакать просто от мысли, что однажды могу ее потерять. От мысли, что однажды все может произойти наяву.
Возможно, это была материнская интуиция. Возможно, глубоко внутри я знала, что с Частин случится нечто ужасное, и поэтому мне была дарована эта внезапная, беспредельная любовь к ней. Возможно, это вселенная подсказала мне любить мою малышку как можно сильнее, потому что она пробудет со мной не так долго, как Харпер?
Возможно, поэтому я ничего не чувствовала к Харпер. Потому что жизнь Частин должна была оборваться раньше срока. Она умрет, и останется только Харпер.
Где-то в глубине души я знала, что откладывала любовь к Харпер на потом. На то время, когда Частин рядом уже не будет.
Я зажмурила глаза. От криков Харпер начала болеть голова. Заткнись, черт тебя подери! Орешь, орешь, орешь! Я пытаюсь установить связь со своим ребенком!
Еще несколько минут я пыталась не обращать на крики внимания, но потом забеспокоилась, что они встревожат Джереми. Положила Частин в колыбель, удивляясь, что она по-прежнему спит. Она и правда хорошая малышка. Я подошла к Харпер, закипая от гнева. Почему-то было ощущение, что увиденный мною сон – ее вина.
Возможно, я истолковала сон неправильно. Возможно, это было не предчувствием, а предупреждением. Если я ничего не сделаю с Харпер, пока не будет слишком поздно, Частин умрет.
И внезапно меня охватило неодолимое желание исправить то, что, как я знала, должно случиться. Никогда прежде у меня не было такого яркого сна. Я почувствовала: если я ничего не сумею предпринять, он может сбыться в любой момент. Впервые за все время мне стала невыносима мысль о потере Частин. Было почти так же больно, как при мыслях о потере Джереми.
Я не представляла, как убить человека, тем более младенца. Единственный раз, когда я пыталась это сделать, все закончилось лишь царапиной. Но я слышала о СВДС, синдроме внезапной детской смерти. Джереми заставил меня о нем прочитать. Это не редкость, но я знала недостаточно, чтобы понять, можно ли определить разницу между удушьем и СВДС.
Хотя я слышала, что люди захлебывались во сне рвотными массами. Возможно, это будет сложнее расценить как умышленное убийство.
Я приложила палец к губам Харпер. Она быстро задвигала головкой вперед-назад, подумав, что это бутылка. Потом начала сосать кончик моего пальца, но желаемого не получила. Выпустила палец изо рта и снова начала кричать. И пинаться. Я запихнула палец глубже ей в рот.
Она продолжала плакать, и я протолкнула его еще глубже. Она резко вдохнула воздух, каким-то образом продолжая плакать. Может, одного пальца мало.
Я засунула ей в рот и в горло два пальца, пока костяшки не уперлись в десны, но она не перестала плакать. Я наблюдала, и вскоре ее ручки начали напрягаться, а маленькое тельце задергалось.
Вот что она сделала бы с сестрой, если бы я не успела сделать этого с ней. Я спасаю Частин жизнь.
– Она в порядке? – спросил Джереми.
Черт. Черт, черт, черт.
Я вытащила пальцы у Харпер изо рта, взяла ее на руки и прижала лицом к своей груди, чтобы Джереми не слышал, как она задыхается.
– Не знаю, – ответила я. Он шел в мою сторону. Мой голос звучал испуганно. – Никак ее не успокою. Все перепробовала.
Я принялась похлопывать дочь по затылку, пытаясь продемонстрировать Джереми, как сильно я беспокоюсь.
