И единственное блюдо, брошенное Джереми в стену столовой.
Я уже несколько дней чувствовала, что он мной недоволен. Но не знала почему. У нас по-прежнему почти каждый день был секс, но даже секс ощущался как-то иначе. Словно он разорвал эмоциональную связь. Трахал меня из супружеского долга, а не потому, что хотел.
Именно поэтому я и решила сделать чертовы клецки. Пыталась угодить ему, приготовив его любимую еду. У него был непростой период на новой работе. Кроме того, он расстроился, что я отправила девочек в детский сад, не посоветовавшись с ним.
Мы наняли няню в Нью-Йорке, как только мои книги начали продаваться. Она приходила каждое утро, когда Джереми уходил на работу, чтобы у меня была возможность уединиться в кабинете и писать. Няня уходила, когда Джереми возвращался – тогда я выходила из кабинета, и мы вместе готовили ужин.
Должна признать, это было очень удобно. Мне не приходилось заниматься девочками, пока Джереми не было рядом. Но здесь, в глуши, непросто подыскать приходящую няню. Первые пару дней я пыталась справиться с ними сама, но это оказалось слишком утомительно, и я не успевала писать. И в какой-то момент мне так надоело, что я отвезла их в город и отдала в первый же попавшийся детский сад.
Я знала, что Джереми это не понравится, но он понимал – если мы оба хотим продолжать работать, надо что-то делать. Я зарабатывала больше, чем он, и если кому-то из нас пришлось бы оставаться дома и присматривать за ними, то точно не мне.
Но его беспокоило не то, что девочки скучают по дому. Даже наоборот, ему нравилось, что они общаются с другими детьми, он говорил об этом без умолку. Но за несколько месяцев до этого мы обнаружили, что у Частин сильная аллергия на арахис, и Джереми за нее волновался. Он боялся доверить ее кому-то чужому. Боялся, что в саду не уследят, хотя именно Частин была моей любимицей. Я не была тупой. Я убедилась, что все в саду знают о ее аллергии.
В любом случае, чем бы я его ни расстроила, я не сомневалась – тарелка клецок и хороший секс помогут ему об этом забыть.
В тот вечер я нарочно накрыла на стол попозже, чтобы девочки уже спали. Им было всего три, и, к счастью, они ложились уже в семь. А почти в восемь я позвала Джереми ужинать.
Я очень старалась создать романтическую обстановку, но курицу с клецками сложно назвать сексуальной. Я зажгла на столе свечи и включила музыку. И надела нижнее белье, что было для меня редкостью.
Пока мы ели, я попыталась завести с Джереми беседу.
– Кажется, Частин окончательно научилась ходить на горшок, – сказала я. – В саду ей помогли.
– Хорошо, – ответил Джереми, листая одной рукой что-то в телефоне и держа вилку в другой.
Я немного подождала, надеясь, что он отвлечется от экрана. Когда этого не случилось, я поерзала на стуле и снова попыталась привлечь его внимание. Я знала, что обсуждение девочек – его любимая тема.
– Когда я сегодня их забирала, воспитательница сказала, что она выучила на этой неделе семь цветов.
– Кто? – уточнил он, глядя наконец мне в глаза.
– Частин.
Он посмотрел на меня, бросил телефон на стол и продолжил есть.
Что за черт?
Я видела, как он пытается сдержать гнев, и начала нервничать. Джереми никогда не сердился, а если и сердился, я почти всегда знала причину. Но на этот раз все было иначе.
Я не выдержала. Откинулась на спинку стула и бросила салфетку на стол.
– Почему ты на меня злишься?
– Я не злюсь, – ответил он. Слишком быстро.
Я рассмеялась.
– Ты жалок.
Он прищурил глаза и наклонил голову.
– Прошу прощения?
Я наклонилась вперед.
– Джереми, просто скажи. Довольно этой гребаной пытки молчанием. Будь мужчиной и скажи мне, что случилось.
Он сжал и разжал кулаки. А потом встал и двинул по тарелке, которая полетела через стол прямо в стену. Я еще ни разу не видела, чтобы он выходил из себя. Я замерла, вытаращив глаза, а он выскочил из кухни.
Я услышала, как хлопнула дверь нашей спальни. Посмотрела на беспорядок и решила убраться после примирения, чтобы он знал, как я его ценю. Пусть даже он ведет себя как кретин.
Я задвинула свой стул и отправилась в спальню. Он метался по комнате. Когда я закрыла за собой дверь, он поднял взгляд и замер. В тот момент он так старался сформулировать свои мысли – все, что хотел мне высказать. И как бы я ни злилась за то, что он выбросил еду, в которую я вложила столько труда, мне стало его жаль.
– Постоянно, Верити, – сказал он. – Ты говоришь о ней постоянно. И никогда не говоришь про Харпер. Никогда не рассказываешь, чему научилась Харпер в саду, или научилась ли она ходить на горшок, или что забавного она сказала. Только Частин, всегда, каждый день.
Черт. Как бы я ни пыталась это скрывать, он все равно видит.
– Неправда, – ответила я.
– Правда. И я пытался об этом молчать, но они становятся старше. Харпер заметит, что ты относишься к ним по-разному. Это несправедливо.
Я не знала, как выйти из положения. Можно было перейти в оборону, обвинить в чем-нибудь его. Но я знала, что он прав, поэтому нужно было убедить его, что он не прав. К счастью, он отвернулся, и у меня появилось несколько мгновений подумать. Я подняла взгляд, словно обращаясь за советом к богу. Дурочка. Тут бог тебе не поможет.
Я осторожно шагнула вперед.
– Детка. Дело вовсе не в том, что мне больше нравится Частин. Просто она… Сообразительнее. Первой учится новому.
Он повернулся, рассердившись еще сильнее.
– Частин не сообразительнее Харпер. Они разные. Харпер очень умная.
– Знаю, – ответила я, делая к нему еще один шаг. Я продолжала говорить тихо. Ласково. Не обиженно. – Я имела в виду другое. Просто… Мне проще реагировать на поступки Частин, потому что ей это нравится. Она энергичная, как я. Харпер – нет. Ей нужно молчаливое одобрение. С ней я куда сдержаннее. В этом она похожа на тебя.
Он угрюмо смотрел на меня, но я почти не сомневалась, что он купился, и продолжала.
– Когда Харпер не в настроении, я ее не трогаю, поэтому – да, я больше говорю про Частин. И иногда уделяю ей больше внимания. Но лишь потому, что это два разных ребенка с разными потребностями. И мне приходится быть для них двумя разными мамами.
Я хорошо умела нести чушь. Именно поэтому я стала писателем.
Гнев Джереми постепенно угасал. Он расслабил челюсть и провел рукой по волосам, обдумывая мои слова.
– Я беспокоюсь из-за Харпер, – сказал он. – Наверняка сильнее, чем следует. И сомневаюсь, что относиться к ним по-разному и дальше – правильно. Харпер может заметить разницу.
