Включаю телевизор и устраиваюсь поудобнее. Спустя пятнадцать минут просмотра программы о ремонте домов я наконец слышу, как спускается Джереми. Он замирает на полпути, увидев меня в гостиной. Потом преодолевает оставшиеся ступени, подходит ко мне и садится рядом. Достаточно близко, чтобы дотянуться до попкорна, но достаточно далеко, чтобы избежать прикосновений.
– Исследуешь? – спрашивает он, вытянув ноги на журнальный столик.
Я смеюсь.
– Конечно. Всегда в работе.
Он зачерпывает ладонью попкорн.
– Верити смотрела телевизор запоем, когда у нее был творческий кризис. Говорила, иногда он подавал ей идеи.
Я не хочу говорить про Верити и меняю тему.
– Сегодня я закончила первый набросок. Если завтра его утвердят, то, возможно, я уеду через несколько дней.
Джереми перестает жевать и смотрит на меня.
– Да?
Мне нравится, что его расстраивает новость о моем отъезде.
– Да. И спасибо, что позволил мне оставаться дольше, чем следовало.
Он удерживает мой взгляд.
– Дольше, чем следовало? – Потом снова начинает жевать и смотрит в телевизор. – Мне показалось, это было недостаточно долго.
Я не знаю, что он имеет в виду. Что я недостаточно много поработала, или что он хотел бы провести со мной больше времени.
Иногда, особенно сейчас, я чувствую, как его ко мне тянет, но в другие моменты кажется, что он изо всех сил пытается пресечь возникшую между нами симпатию. И я его понимаю. Правда. Но неужели он собирается провести так весь остаток жизни? Посвятить себя женщине, превратившейся лишь в оболочку человека, на котором он женился?
Я понимаю, он давал клятвы, но какой ценой? Всей жизни? Когда люди женятся, они предполагают, что проживут вместе долгую, счастливую жизнь. Но что, если жизнь одного прервалась, а второй должен исполнять эти клятвы всю оставшуюся жизнь?
Это несправедливо. Если бы я была замужем и мой муж оказался в положении Джереми, я бы не хотела, чтобы он хранил мне верность до конца дней. Но я не уверена, что способна так сходить по мужчине с ума, как Верити сходила с ума по Джереми.
Передача заканчивается, и начинается новая. Несколько минут мы молчим. Не то чтобы мне нечего сказать – наоборот. Просто я не уверена, имею ли на это право.
– Я о тебе почти ничего не знаю, – говорит Джереми. Он откидывает голову на диван и спокойно смотрит на меня. – Ты была когда-нибудь замужем?
– Нет. Пару раз все к тому шло, но не сложилось.
– Сколько тебе лет?
Ну разумеется, он задает этот вопрос за несколько часов до смены моего возраста.
– Ты не поверишь.
Джереми смеется.
– Почему?
– Мне будет тридцать два. Завтра.
– Врешь.
– Не вру. Хочешь, покажу права?
– Хочу. Потому что я тебе не верю.
Я закатываю глаза и иду за сумочкой в спальню. Возвращаюсь и протягиваю ему права.
Он смотрит на карточку и качает головой.
– Какой дрянной день рождения. В компании почти незнакомых людей. Весь день за работой.
Пожимаю плечами.
– В ином случае я бы просто сидела одна в квартире.
Он снова смотрит на мои права. Когда он проводит большим пальцем по моей фотографии, у меня пробегают мурашки. Он даже не трогал меня – он потрогал мои чертовы права, – а я уже завелась.
Жалкое зрелище.
Джереми отдает мне права и встает с дивана.
– Ты куда?
– Готовить тебе пирог, – бросает он и выходит из гостиной.
Я улыбаюсь и иду вслед за ним на кухню. Джереми Кроуфорд готовит пирог – такое пропустить нельзя.
* * *
Я сижу за кухонным столом и наблюдаю, как он покрывает пирог глазурью. За все проведенное здесь время это лишь второй раз, когда мне действительно весело. За последний час мы не обсуждали ни Верити, ни свои трагедии, ни контракт. Пока пекся пирог, я сидела на барном стуле, а Джереми прислонился передо мной к столешнице, и мы обсуждали кино, музыку, свои предпочтения и неприязни.
Мы действительно начали узнавать друг друга ближе вне связавших нас обстоятельств. В тот вечер, когда мы ходили ужинать с Крю, он был расслаблен, но я не видела его таким в стенах этого дома с самого приезда.
Я почти – почти — могу понять одержимость Верити.
– Иди в гостиную, – говорит он и достает из ящика свечи.
– Зачем?
– Затем. Я должен внести пирог и спеть тебе «С днем рождения». Все как полагается.
Я качаю головой, спрыгиваю со стула и возвращаюсь на диван. Выключаю звук телевизора, чтобы ничто не мешало мне слушать, как он поет поздравительную песню. И постоянно нажимаю на пульте кнопку с информацией, проверяя время. Он ждет полуночи.
И ровно в полночь я вижу отблеск свечи – он заходит в гостиную. Я смеюсь, когда он начинает тихо петь песню, чтобы не разбудить Крю.
– С днем рождения тебя, – шепчет он. Он отрезал один кусок пирога и вставил свечу. – С днем рождения тебя.
Я все еще смеюсь, когда он подходит к дивану и садится рядом со мной – медленно, чтобы не уронить пирог и не загасить свечу.
– С днем рождения, дорогая Лоуэн. С днем рождения тебя.
Мы сидим друг к другу лицом, чтобы я могла загадать желание и задуть свечу, но я не знаю, чего желать. Мне повезло получить великолепную работу. И скоро мне на счет поступит самая крупная сумма денег, что я когда-либо получала. Единственное, чего мне сейчас хочется, но чего я получить не могу – он. Смотрю ему в глаза и задуваю свечу.
– Чего ты пожелала?
– Если расскажу, то не сбудется.
Он улыбается, и по мне, так очень игриво.
– Может, расскажешь, когда сбудется.
Джереми не отдает пирог, а демонстрирует его мне, разламывая вилкой.
– Знаешь секретный ингредиент такого сочного пирога?
Он протягивает мне вилку.
– Нет. Какой?
– Пудинг.
Я отправляю кусочек в рот и улыбаюсь.
– Очень вкусно.
– Пудинг, – повторяет он.
Я смеюсь.
Он держит тарелку, я отламываю еще кусок и предлагаю ему вилку. Он качает головой.
– Я уже попробовал. На кухне.
Не знаю почему, но я жалею, что этого не видела. А еще хочу попробовать вкус шоколада на его губах.
Джереми поднимает руку.
– У тебя глазурь на… – он показывает на мои губы. Я пытаюсь стереть ее, но он качает головой. – Вот здесь, – он проводит большим пальцем по моей нижней губе.
