Я пытаюсь следовать за его дыханием, чтобы замедлить свое. Дышу носом, потому что челюсть слишком сильно зажата. Джереми целует меня в висок.
– Расслабься, – шепчет он. – Ты в порядке.
Я пытаюсь расслабиться. И, возможно, у меня получается, но лишь потому, что мы лежим довольно долго, и мышцам становится трудно держать напряжение.
– Джереми? – шепчу я.
Он проводит большим пальцем по моей руке, давая понять, что меня слышит.
– Возможно ли… Может ли она симулировать свое состояние?
Он отвечает не сразу. Словно всерьез размышляет над моим вопросом.
– Нет, – наконец отвечает он. – Я видел снимки.
– Но люди поправляются. Повреждения заживают.
– Знаю. Но Верити не смогла бы такое изобразить. Никто не смог бы. Это невозможно.
Я закрываю глаза. Он пытается убедить меня, что знает ее достаточно хорошо и уверен – она на подобное не способна. Но я знаю один факт, неизвестный Джереми… Я знаю, что он не знает Верити вообще.
17
Вчера вечером я засыпала с уверенностью, что видела Верити на лестнице.
Но проснулась в сомнениях.
Я провела большую часть жизни, не доверяя себе во время сна. Теперь я начинаю сомневаться в себе и во время бодрствования. Я правда ее видела? Или мне привиделось из-за стресса? И чувства вины за связь с ее мужем?
Часть утра я провожу в постели, не желая покидать комнату. Джереми ушел к себе примерно в четыре утра. Я слышала, как он запер дверь, а минуту спустя пришло сообщение с просьбой писать, если он мне понадобится.
Примерно после обеда Джереми постучал в дверь кабинета. Когда он вошел, то выглядел так, словно не спал вообще. Он плохо высыпался всю неделю, и исключительно из-за меня. С его точки зрения я – истеричка, которая просыпается посреди ночи в кровати его жены, а потом утверждает, что видела его жену на лестнице после долгожданного поцелуя.
Я думала, он зашел, чтобы попросить меня уехать, и, честно говоря, более чем готова это сделать, но деньги еще не поступили на счет. А значит, в некотором смысле я здесь застряла.
Он зашел в кабинет сообщить мне, что установил новый замок. На этот раз на дверь Верити.
– Я подумал, так тебе будет легче засыпать. Зная, что ей никак не выйти из комнаты, даже если это было бы возможно.
Даже если это было бы возможно.
– Я буду запирать ее только ночью, когда мы спим, – продолжил он. – Эйприл я сказал, что дверь открывается ночью из-за сквозняков. Не хочу, чтобы она предполагала другие варианты.
Я поблагодарила Джереми, но после его ухода мне вовсе не стало легче. В глубине души меня тревожит, что он установил замок из-за собственного беспокойства. Разумеется, я хотела, чтобы он мне поверил, но раз он мне верит, это может действительно оказаться правдой.
Но в таком случае я бы предпочла ошибаться.
Мучительно раздумываю, как поступить с рукописью Верити. Я хочу, чтобы Джереми тоже узнал про жену известную мне правду. Считаю, он имеет право знать, что она сделала с его дочерями, особенно если учесть, как много времени проводит с ней наверху Крю. И мне по-прежнему кажутся подозрительными его слова о разговорах Верити. Знаю, ему всего пять, и он мог запутаться, но если есть малейшая вероятность обмана от Верити, Джереми должен о ней знать.
Но пока мне не хватает мужества отдать ему рукопись – вероятность крайне ничтожна. Гораздо логичнее винить в моих видениях усталость и недосып, чем думать, что женщина умудряется на протяжении нескольких месяцев изображать инвалидность. Безо всяких очевидных причин.
Кроме того, я еще не дочитала ее. И не знаю, чем все закончится. Я не знаю, что произошло с Харпер или Частин, и идет ли об этом речь в рукописи вообще.
Читать осталось немного. Наверное, я выдержу всего одну главу, а потом придется снова приходить в себя от ужасов этой истории. Проверяю, закрыта ли дверь кабинета, начинаю следующую главу и решаю пропустить ее, как и несколько остальных. Я не хочу читать даже про простой поцелуй, а уж тем более про секс. Не хочу испоганить наш поцелуй чтением о том, как он делал это с другой.
Пропустив очередную откровенную сцену, я добираюсь до главы, где может быть описана гибель Частин. Снова проверяю дверь и начинаю читать.
Глава тринадцатая
Я забеременела Крю через две недели после того, как наврала Джереми о своей беременности. Словно на мою сторону встала сама судьба. Я поблагодарила Бога молитвой, хотя и не верила в его участие.
Думаю, Крю был хорошим младенцем. На тот момент я зарабатывала так много денег, что могла позволить себе круглосуточную няню. Джереми ушел с работы и сидел дома с детьми, и няня была не слишком нужна, поэтому я называла ее домработницей, но она была няней.
Она позволила Джереми каждый день работать дома. У меня в кабинете установили новые окна, и я могла наблюдать за ним практически с любого ракурса.
Какое-то время все шло хорошо. Я брала на себя легкие аспекты материнства, предоставляя Джереми и няне тяжелые. И очень много путешествовала. Приходилось ездить в книжные туры и на интервью, и хотя мне не нравилось расставаться с Джереми, он предпочитал оставаться дома с детьми. Со временем я научилась ценить эти поездки. Заметила, что после недельного отсутствия Джереми уделяет мне почти столько же внимания, как до появления детей.
Иногда я обманывала его: говорила, что мне нужно в Нью-Йорк, а сама бронировала квартиру в Челси и проводила неделю перед теликом. А потом возвращалась домой, и Джереми трахал меня, словно в первый раз. Жизнь была прекрасна.
Пока все не кончилось.
Это случилось мгновенно. Словно солнце замерзло и перестало освещать наши жизни, и, как бы мы ни старались, его лучи до нас больше не добирались.
Я стояла возле крана и мыла курицу. Чертову сырую курицу. Я могла делать что угодно… Поливать лужайку, писать, вязать, что угодно. Но я всегда буду вспоминать проклятую отвратительную курицу, думая о моменте, когда нам сообщили о смерти Частин.
Зазвонил телефон. Я мыла курицу.
Джереми взял трубку. Я мыла курицу.
Он повысил голос. Все еще мыла чертову курицу.
А потом раздался звук… Гортанный, мучительный звук. Я услышала, как он сказал: «нет» и «как» и «где она» и «мы сейчас приедем». Когда он положил трубку, я видела в окне его отражение. Он стоял в коридоре, сжимая дверной косяк, словно боялся упасть на колени. Я продолжала мыть курицу. По щекам струились слезы, колени дрожали. Желудок сжался.
Меня стошнило на курицу.
Именно таким я навсегда запомню худший момент в моей жизни.
