Я испытала облегчение, узнав, что она никак не связана с гибелью Частин, но меня смущают ее рассуждения. Она кажется такой беспристрастной. Поверхностной. Она потеряла дочь, но думала лишь о том, как следовало убить Харпер, и ей надоело ждать, пока Джереми оправится от случившегося.
Смущают – это мягко говоря. К счастью, скоро все закончится. Большая часть автобиографии повествует о прошлых годах, но события последней главы произошли недавно. Меньше года назад. За несколько месяцев до смерти Харпер.
Смерти Харпер.
Это следующее, о чем я должна узнать. Возможно, сегодня вечером. Не знаю. Последние несколько дней я мало сплю и боюсь, что, дочитав рукопись, я не смогу спать вообще.
Сегодня я готовлю для Джереми и Крю спагетти. И пытаюсь сосредоточиться на процессе, а не на бессердечности Верити. Я специально рассчитала время, чтобы Эйприл ушла до ужина. И надеюсь, Джереми отвезет Верити наверх прежде, чем мы сядем за стол. Мой день рождения почти закончился, и не приведи господь мне есть праздничный ужин, сидя рядом с Верити Кроуфорд.
Я размешиваю соус для пасты и вдруг понимаю, что телевизор не слышно уже несколько минут. Осторожно опускаю ложку и кладу ее на плиту рядом с кастрюлей.
– Джереми? – спрашиваю я, надеясь, что он в гостиной. Надеясь, что это из-за него перестал работать телевизор.
– Сейчас спущусь! – отзывается он сверху.
Я закрываю глаза и чувствую, как учащается пульс. Если эта сучка выключила чертов телик, я выйду из дома прямо в тапках и никогда не вернусь.
Сжимаю кулаки – я по горло сыта этим дерьмом. Этим домом. И этой чертовой психопаткой.
Я не крадусь в гостиную. Я врываюсь.
Телевизор по-прежнему включен, но звук не работает. Верити сидит в той же позе. Подхожу к столику рядом с ее креслом и хватаю пульт. Телевизор переключили в беззвучный режим, и с меня хватит. Хватит. Телевизоры не отключают звук самостоятельно!
– Ты чертова сучка! – бормочу я.
Собственные слова шокируют меня, но недостаточно, чтобы уйти. Словно каждое прочитанное слово ее рукописи разжигает во мне огонь. Я снова включаю звук и бросаю пульт на диван, подальше от нее. Опускаюсь перед ней на колени, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Меня трясет, но на этот раз не от страха. Меня трясет от ярости. От ярости, потому что она была Джереми такой женой. Потому что была Харпер такой матерью. И я в ярости, что происходит все это странное дерьмо, но вижу его только я. Я устала чувствовать себя сумасшедшей!
– Ты даже не заслуживаешь тела, в котором застряла, – шепчу я, глядя ей в глаза. – Надеюсь, ты умрешь, задохнувшись собственной рвотой, как пыталась убить в младенчестве собственную дочь.
Я жду. Если она там… Если меня услышала… Если всех обманывает… Мои слова на нее подействуют. Она вздрогнет, или набросится на меня, или сделает хоть что-то еще.
Она не двигается. Я пытаюсь придумать, что еще можно сказать, чтобы ее спровоцировать. Чтобы она не смогла сдержаться. Я встаю, наклоняюсь к ней и говорю на ухо:
– Сегодня вечером Джереми будет трахать меня в твоей кровати.
Я снова жду… Звука. Движения.
Но единственное, что я замечаю – запах мочи. Он наполняет воздух. Мои ноздри.
Я смотрю на ее штаны, и в этот момент Джереми начинает спускаться вниз.
– Звала меня?
Я пячусь от коляски и случайно задеваю ногой деревянный шарик, который кинула в нее раньше. Показываю на Верити и наклоняюсь за шариком.
– Она… Думаю, ее нужно переодеть.
Джереми берет коляску за ручки и вывозит ее из гостиной в сторону лифта. Я подношу руку к лицу и прикрываю во время вдоха рот и нос.
Сама не знаю, почему я никогда не задумывалась, кто ее моет и переодевает. Я думала, основную часть работы выполняет сиделка, но, очевидно, не всю. Из-за того, что у Верити недержание, что приходится менять ей подгузники и ее мыть, мне становится еще жальче Джереми. Сейчас он везет ее наверх именно для этого, и я злюсь.
Злюсь на Верити.
Несомненно, ее нынешнее состояние – результат ее ужасного отношения к Джереми и детям. Теперь, всю оставшуюся жизнь, Джереми придется страдать от последствий кармы Верити.
Это неправильно.
И даже хотя она никак не отреагировала на мои слова, тот факт, что я ее напугала, убедил меня, что она там. Где-то там. И теперь она знает, что я ее не боюсь.
* * *
Я поужинала вместе с Крю, который все время играл в айпаде. Я хотела дождаться Джереми, но знала – он не хотел бы, чтобы Крю ел один, и мальчику уже пора было ложиться спать. Пока Джереми занимался Верити, я уложила Крю спать. К тому моменту, как Джереми помыл ее, переодел и уложил в кровать, спагетти совсем остыли.
Когда Джереми наконец спускается вниз, я мою посуду. Мы почти не разговаривали с того момента, как поцеловались. Не знаю, как сложится наше общение – возможно, нам будет неловко, и мы разойдемся, как только он поест. Я слышу его за спиной, он ест чесночный хлеб, пока я домываю посуду.
– Прости, – говорит он.
– За что?
– Что пропустил ужин.
Пожимаю плечами.
– Ты не пропустил его. Ешь.
Он берет из шкафа тарелку и накладывает себе спагетти. Потом ставит ее в микроволновку и опирается на столешницу рядом со мной.
– Лоуэн.
Я смотрю на него.
– Что случилось?
Качаю головой.
– Ничего, Джереми. Мне здесь не место.
– Как скажешь.
Я не хочу продолжать этот разговор. Мне правда здесь не место. Это его жизнь. Его жена. Его дом. И я проведу здесь еще максимум два дня. Вытираю руки полотенцем и слышу писк микроволновки. Он не двигается, чтобы открыть ее, потому что слишком занят мной, пытается чего-то от меня добиться.
Я прислоняюсь к столешнице и вздыхаю, откинув голову назад.
– Просто… Мне тебя жаль.
– Не нужно.
– Ничего не могу поделать.
– Можешь.
– Нет. Не могу.
Он открывает микроволновку и достает тарелку. Ставит ее на столешницу, чтобы охладить, и снова смотрит на меня.
– Это моя жизнь, Лоу. Тут уж ничего не попишешь. Твоя жалость мне не поможет.
Я качаю головой.
– Но ты ошибаешься. Ты можешь все изменить. Тебе не обязательно так жить, день за днем. Есть специальные места, где о ней позаботятся гораздо лучше. У нее будет больше шансов. А вы с Крю не будете привязаны к этому дому каждый день, всю оставшуюся жизнь.
Джереми сжимает челюсть. Я знаю, мне не следовало этого говорить.
