– Во что играешь? – спрашиваю я.
– «Той Бласт».
Ну, хотя бы не «Фоллаут» и не «Гранд Тефт Ауто». Он еще не безнадежен.
Крю смотрит, как я откусываю кусочек крекера. Кладет айпад и заползает на стол.
– Тоже хочу, – заявляет он.
Я смеюсь, наблюдая, как он ползет по столу к арахисовому маслу. Даю ему нож. Он кладет на крекер большой ком и откусывает, усевшись на колени. Взгляд наполняется удовольствием.
– Вкусно.
Крю слизывает масло с ножа, и я морщу нос.
– Жуть. Нельзя облизывать нож.
Он хихикает, словно это смешно.
Я откидываюсь на спинку стула, восхищаясь этим мальчиком. Если учесть, что ему пришлось пережить, он – прекрасный ребенок. Не капризничает, не кричит и по-прежнему умудряется радоваться мелочам. Я больше не считаю его придурком. Как в день знакомства.
Я улыбаюсь ему. Его невинности. И снова задаюсь вопросом, помнит ли он тот день. Интересно, зависит ли от воспоминаний Крю программа его лечения. Ведь даже родной отец не знает, на что обрекла его Верити – я чувствую, что это на моей совести. Это я читала рукопись. И должна рассказать Джереми, что его сын может оказаться травмирован сильнее, чем он думает.
– Крю, – начинаю я, вращая рукой банку с арахисовым маслом, – можно задать тебе вопрос?
Он оживленно кивает.
– Ага.
Я улыбаюсь, стараясь не напугать его расспросами.
– У вас была лодка?
Он замирает. Потом отвечает:
– Да.
Я пристально смотрю на него, пытаясь определить, можно ли продолжить, но он непроницаем.
– Вы когда-нибудь играли в ней? Ну, вдали от берега?
– Да.
Он снова облизывает нож, и я испытываю некоторое облегчение – значит, разговор не слишком тяготит его. Может, он даже ничего не помнит. Ему всего пять; очевидно, что он воспринимает реальность иначе, чем взрослые.
– Ты помнишь, как вы катались на лодке? С мамой? И Харпер?
Крю не кивает и не говорит «да». Он смотрит на меня, и я не могу понять, боится ли он отвечать на вопрос или просто не помнит. Потом опускает взгляд на стол, разрывая зрительный контакт. Опускает нож в банку и снова сует себе в рот, смыкая губы.
– Крю, – я подхожу ближе и осторожно кладу руку ему на колено. – Почему перевернулась лодка?
Крю снова смотрит на меня, вытаскивает нож изо рта и говорит:
– Мама сказала, я не должен отвечать тебе, если ты будешь спрашивать про нее.
Чувствую, как с лица схлынула краска. Крю спокойно продолжает облизывать нож. Я так сильно сжимаю стол, что белеют костяшки.
– Она… Твоя мама говорит с тобой?
Крю смотрит на меня несколько секунд, не отвечая, а потом качает головой, словно собирается отказаться от собственных слов. Он понимает, что не должен был этого говорить.
– Крю, твоя мама делает вид, что не может разговаривать?
Крю сжимает зубы, не вынимая ножа изо рта. Я вижу, как нож проходит между зубами и втыкается в десны.
Начинает течь кровь. Я вскакиваю, роняя стул, хватаю нож за ручку и вытаскиваю у Крю изо рта.
– Джереми!
Прикрыв рот Крю рукой, я оглядываюсь в поисках полотенца. Тщетно. Крю не плачет, но его глаза полны ужаса.
– Джереми! – теперь воплю я. Отчасти потому что мне нужна его помощь, отчасти от испуга.
Джереми подбегает к Крю, запрокидывает его голову назад, заглядывает ему в рот.
– Что случилось?
– Он… – Я даже не могу этого произнести. Хватаю ртом воздух. – Он ткнул в рот ножом.
– Придется зашивать, – Джереми берет сына на руки. – Возьми мои ключи. Они в гостиной.
Я спешу в гостиную и хватаю со стола ключи Джереми. Следую за ними в гараж, к джипу Джереми. У Крю в глазах стоят слезы – ему становится больно. Джереми открывает заднюю дверь и сажает Крю в кресло. Я открываю дверь, чтобы залезть на переднее сиденье.
– Лоуэн, – говорит Джереми. Я оборачиваюсь. – Я не могу оставить Верити одну. Тебе придется остаться.
Сердце уходит в пятки. Джереми помогает мне спуститься, прежде чем я успеваю возразить.
– Я позвоню тебе после приема.
Он забирает у меня из руки ключи, и я, замерев на месте, наблюдаю, как он сдает задом из гаража. Разворачивает машину и выезжает на дорогу.
Опускаю взгляд на свои руки, покрытые кровью Крю.
Я больше не хочу здесь оставаться, не хочу, не хочу, ненавижу эту работу.
Через несколько секунд я понимаю, что мои желания не играют никакой роли. Я здесь, как и Верити, и я должна убедиться, что ее дверь заперта. Спешу обратно в дом и поднимаюсь по ступеням в ее комнату. Ее дверь широко открыта – возможно, потому что Джереми торопился вниз.
Она в кровати. Но укрыта лишь наполовину, и одна нога свисает, словно Джереми услышал мой крик и сорвался, не успев нормально ее уложить.
Не моя проблема.
Хлопаю дверью и запираю ее снаружи, размышляя, как еще можно обеспечить собственную безопасность. Спускаясь вниз, вспоминаю, что видела в подвале видеоняню. Подвал – последнее место, куда я хочу пойти, но приходится преодолеть страх, включить в телефоне фонарик и спуститься вниз. Когда я была здесь с Джереми, то не особо осматривалась вокруг. Но я помню, что некоторые коробки были закрыты.
Осветив помещение, я замечаю, что почти все коробки сдвинуты с места и открыты, словно кто-то в них рылся. Мысль о том, что это могла быть Верити, заставляет меня действовать еще быстрее. Я не хочу оставаться здесь дольше, чем нужно. Иду туда, где видела в прошлый раз видеоняню – она лежала прямо сверху, в одной из немногих открытых коробок.
Ее нет.
Но в тот момент, когда от страха я уже готова отказаться от поисков, я замечаю на полу коробку. Хватаю видеоняню и несусь обратно к ступеням. С огромным облегчением открываю дверь и выхожу из подвала.
Разматываю провода и подключаю пыльный монитор к розетке возле компьютера Верити. И спешу наверх, но останавливаюсь на полпути. Разворачиваюсь. Иду на кухню и беру нож.
Возвращаюсь к комнате Верити и отпираю замок, сжимая в руке нож. Она лежит в той же позе. Нога по-прежнему свисает с кровати. Прижимаясь спиной к стене, я крадусь к комоду и ставлю на него камеру. Направляю на кровать и включаю в розетку.
Потом возвращаюсь к двери, но мешкаю, прежде чем покинуть комнату. Делаю шаг вперед, по-прежнему сжимая нож, как можно быстрее поднимаю ногу Верити и закидываю на кровать. Накрываю ее одеялом, поднимаю поручни, выхожу в коридор и закрываю за собой дверь.
Запираю ее.
