В число погибших должны включаться умершие в лагерях — общее их число за сталинский период (включая уголовников и умерших от естественных причин) — не меньше 1,7 млн. Всего же за годы существования ГУЛАГа через лагеря, колонии и тюрьмы прошло около 20 млн человек.
Тезис 2. Политические репрессии представляли собой государственный террор против собственного народа, неотъемлемую черту политического устройства СССР, а не отдельные разрозненные случаи злоупотреблений.
Важный способ отрицания преступного характера репрессий — отрицание прямой ответственности руководства страны и лично Сталина за разворачивание террора. Представление репрессий как эксцесса исполнителей, помимо защиты мифа о Сталине как «эффективном руководителе», призвано защитить сами принципы государственной политики, которые якобы были верными, но оказались искажены при реализации. Еще один довод, работающий в этом направлении, состоит в том, что борьба с политической оппозицией имела место, но масштабные репрессии против ни в чем не повинных людей — результат самодеятельности на местах, человеческого фактора и выхода машины террора из-под контроля.
Однако можно считать доказанным, что репрессии, во-первых, не выполняли задачи борьбы с инакомыслием, оппозицией, вредительством, коррупцией или иностранными шпионами, а служили целью исключительно консолидации власти Сталина. Во-вторых, такая консолидация обернулась тем, что одержимость Сталина террором стала вредить даже локальным задачам усиления диктатуры. Олег Хлевнюк в «Жизни одного вождя» пишет:
Личные качества Сталина: подозрительность, безжалостность, склонность к крайностям, сыграли определяющую роль в том, что государственный террор, очевидно являющийся неотъемлемой чертой тоталитарной власти в принципе, приобрел столь значительные масштабы и жестокость. Крайности и эксцессы террора являлись излишними даже с точки зрения потребностей диктатуры, а поэтому не только не усиливали, но ослабляли ее
[471].
Таким образом, «политические репрессии» были не чем иным, как террором в собственном смысле этого слова, последовательно и сознательно развернутым государством против собственных граждан.
Тезис 3. Ответственность за репрессии в полной мере лежит на руководстве СССР и лично на Ленине и Сталине; система доносительства была результатом кампаний террора, но не их причиной.
Другой способ переложить ответственность за террор с руководства СССР на граждан, повязав их своего рода круговой порукой и переведя разговор с преступности конкретного режима на абстрактную порочность человеческой природы, — знаменитый довод о «четырех миллионах доносов». А потому важный тезис, который также должен стать предметом консенсуса, состоит в том, что доносы не были причиной кампаний террора. Это также можно считать фактом, доказанным историками. Олег Хлевнюк:
Основой обвинительных материалов в следственных делах были признания, полученные во время следствия. При этом заявления и доносы как доказательство вины арестованного в следственных делах встречаются крайне редко. <…> Запустив конвейер допросов с применением пыток, чекисты в избытке были обеспечены «врагами» и не нуждались в подсказках доносчиков. <…> Активизируясь по мере нарастания террора, доносы, несомненно, служили основанием для определенного количества арестов. Однако истинные причины эскалации террора, его цели и направления определялись вовсе не общественной активностью, а планами и приказами высшего руководства страны и деятельностью карательных органов, запрограммированных на фабрикацию дел о массовых и разветвленных контрреволюционных организациях
[472].
Разговор о принятии ответственности за советское прошлое всеми гражданами современной России крайне важен. Но он принципиально отличается от перекладывания ответственности с виновных на невиновных и попыток ее размывания.
Тезис 4. Сталинская экономика — мобилизационная индустриализация и зависимость от дешевого принудительного труда — была неэффективной и в конечном счете обусловила крах СССР.
Вопрос об эффективности сталинской экономики (и конкретно индустриализации) — предмет особого интереса специалистов и широкой публики, потому что в глазах многих экономические успехи служат основанием для оправдания репрессивной политики советского государства. Особую значимость теме придает то, что именно присутствие репрессивных стратегий в экономике (роль в ней принудительного труда, общий мобилизационный характер, предпочтение политической логики перед экономической эффективностью) позволяет использовать ее как модель всей сталинской системы управления, показав тем самым и ее преступный характер, и неэффективность.
Хотя споры относительно деталей и подробностей все еще ведутся между специалистами, вопрос о неэффективности сталинской экономики считается в принципе решенным. Сомнения в эффективности сталинской экономики посещали в ее последние годы и высшее руководство страны:
По запросу Берии, 9 октября 1950 года Круглов (Сергей Круглов, глава МВД СССР. — Н. Э.) представил ему записку о стоимости строительств МВД по сравнению со строительствами других ведомств. Из этой записки Берия мог узнать, в частности, что расходы на содержание лагерей значительно удорожают рабочую силу из заключенных и что стоимость содержания заключенного выше среднего заработка вольнонаемного рабочего. Например, на строительстве Волго-Донского канала в 1949 году содержание одного заключенного обходилось в 470 руб. в месяц, а его зарплата (которую начисляли по тем же расценкам, что и свободным рабочим) составляла 388 руб.
[473]
Поспешность, с какой сразу после смерти Сталина была свернута система ГУЛАГа ее прежними руководителями, — первое свидетельство в пользу этого
[474]. Базу для новейших исследований сталинской индустриализации заложила книга Голланда Хантера и Януша Ширмера с показательным названием «Негодные основы: советская экономическая политика в 1928–1940 гг.»
[475], остающаяся ценным источником и спустя четверть века после первой публикации. Одной из последних серьезных и неангажированных попыток представить историю индустриализации как историю успеха стала книга американского историка экономики Роберта Аллена «От фермы к фабрике»
[476]. Однако аргументация и выводы этого исследования были признаны специалистами неубедительными
[477].
