Долгие годы, проведенные в городе, вдали от всего, что он так любил, были мучением. Он был вынужден постоянно притворяться тем, кем на самом деле не являлся, кем не имел ни малейшего желания быть — исполняя волю матери, считая это своим долгом, в память о ней. В результате он вернулся, став мудрее, но не испытывая любви к миру отца. Сейчас он больше не мог говорить об этом с Джой, тем самым признавая собственную мрачную тоску.
Он резко закончил повествование:
— Больше нечего рассказывать, — его голос шел будто издалека и звучал бесстрастно, даже для его ушей. — Я вернулся и уже никогда не уходил, — он поднял голову, чтобы через костер, который стал затухать и уже не грел, встретиться с глазами Джой. Это помогло ему вернуть свое внимание к простой задаче — заново разжечь огонь.
Он знал, что она все еще наблюдает за ним, выжидая, а потом произнесла:
— Спасибо, — это звучало чуть громче, чем выдох, хотя он услышал это так отчетливо, словно крик. — Спасибо за то, что рассказал мне. Я… — он понял, в какой момент она отвела взгляд, по едва заметному изменению в ласковом журчании ее голоса. — Я была неправа, проявляя любопытство, и сожалею, прости меня за все.
Последние слова для Люка имели огромное значение. Он посмотрел в ее глаза и потерялся в вихре золотых искорок, напоминавших звезды в бархатно—темном небе. Ему не нужно ее сострадание, но он не мог заставить себя отвернуться, показывая тем самым, будто ее сочувствие не имело никакого значения, будто она только усложняла ему жизнь, а не являлась навязчивой идеей.
Но, в конце концов, он действительно отвел взгляд, когда начала тлеть последняя ветка, которую он скормил огню.
— Я ответил на твой вопрос, Джой, — сказал он. Это была не совсем правда, как ему бы хотелось. Тем не менее, с неторопливой тщательностью, он расслабил каждый напряженный мускул и потянулся до хруста костей. — Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы.
Она вздрогнула. Ее точеные ноздри подрагивали, плавные линии тела, скрытые мешковатой и практичной одеждой, словно окаменели. Она постепенно стала приходить в себя и знакомым жестом вздернула подбородок.
— Что ты хочешь знать?
Он размышлял достаточно долгое время и пришел к выводу, как, оказывается, мало знал о ней, да, в общем—то, и никогда не хотел знать, даже теперь, откуда она родом, кем была, все это не важно. Если раньше и была некоторая надежда на будущее, то теперь уже нет. Несмотря на это, возникший вопрос всплыл непрошено, словно по принуждению, с которым он так пытался справиться.
— Ты как—то сказала, — начал он с умышленной непринужденностью, — что была замужем. Ричард, кажется, так его звали, — наблюдая, как она реагирует на его вопрос, он понял, что одновременно хочет и не хочет услышать ответ.
— Да, — Джой говорила тихо. — Я была замужем. Я встретила его, когда еще училась в колледже. Он был успешным архитектором, его пригласили читать лекции. Я была тогда очень молода, — она задержала дыхание и закусила губу. Он почти видел ее внутреннюю борьбу, это выражалось в натянутых линиях мягкого овала лица, и удивился, что разбередил так много. — В то время казалось, что он может дать мне то, в чем я нуждалась. Безопасность, так необходимую мне стабильность. Какое—то время все шло хорошо. Жизнь с Ричардом была удобна. Предсказуема. Безопасна. Спокойна. Не произошло ничего драматического, что положило этому конец. Просто однажды я поняла… — она снова открыла глаза, — что это нечестно. Несправедливо к нам обоим. Это была своего рода ловушка.
Подбор ее слов заставил Люка так внимательно посмотреть на нее, что она опустила глаза прежде, чем он успел в них что—либо прочесть.
— Неважно, что произошло. В конечном счете, мы пришли к выводу, что у нас разные потребности и стремления. Я тогда поняла, что есть вещи… вещи, которые я… — внезапно замолкнув, Джой уставилась на огонь. Блестевшие непролитые слезы разбили отражение пламени на множество угольков, горевших на кончиках ее темных ресниц. — Ничто больше не имело значения. Мы расстались друзьями, — она замолчала.
Люк почти что решил ничего дальше не расспрашивать, видя ее страдания. Но внутреннее побуждение требовало большего.
— А до Ричарда?
Джой посмотрела ему в глаза, ее губы изогнулись в подобии улыбки.
— До него никого не было. До Ричарда у меня не было ни времени, ни места в сердце и душе. И после него тоже. У меня даже не осталось места и для него.
Вспышка ликования, которая пронзила Люка, была необъяснимой. «Ревность» — всего лишь слово, слишком незначительное, чтобы описать то, что он чувствовал, воображая Джой с другими мужчинами. Обычными мужчинами. Но многолетняя практика контролировать выражение лица, по которому Джой могла бы прочесть его эмоции, не подвела.
Он больше не чувствовал потребности спрашивать ее о чем—либо еще. Она вздохнула с облегчением, поняв, что ее откровения удовлетворили его любопытство. Выражение ее лица смягчилось, а губы сложились в привычную спокойную линию. Люк отвел глаза и прислушался к звукам ночи, крикам охотящихся в темноте сов и шороху маленьких животных в кустах. Но он возвращался к ней снова и снова. С каждым ударом сердца он уступал желанию не отстраняться от нее.
Впервые за многие годы он желал большего, чем просто уметь читать язык тела — нюансы движений и выражения лица — который всегда его удовлетворял при общении с другими, даже с горожанами, которые сторонились его. Он молча смотрел на Джой и пытался понять мысли, скрывавшиеся за ее спокойными тонкими чертами лица, причины, лежащие в основе ее вспышек негодования, и почему она отвечала ему так, что в пух и прах разбивала все его намерения, почему даже сейчас первобытные желания ее тела звали его к себе, а холодный рассудок отказывался принимать. Он отчаянно хотел знать, почему она такая.
Он только тогда понял, как долго боролся c собой, когда Джой утомленно опустила голову на руки, опирающиеся на поднятые колени, а ее золотая коса, посеребренная луной и светом от костра, скользнула по плечу. Было поздно и очень холодно, Джой начала подрагивать, уступив потребности своего тела в отдыхе.
Люк колебался только мгновение. Он встал со своего места напротив костра и двинулся к ней, ступая слишком тихо, чтобы не разбудить ее. В последний момент он остановился в дюйме от нее, чтобы услышать сладкий звук ее дыхания и почувствовать насыщенный женственностью аромат. Затем присел, обнял так, чтобы она откинулась назад в его руках и не проснулась. Ее расслабленное тело было легче перышка. Джой вздохнула, ее веки затрепетали, и она уютно устроилась в его объятиях в полном и бессознательном доверии.
Он держал ее, пока костер не погас, его лицо вжималось в шелковистые с вплетенным звездным светом волосы. В течение этих остановившихся во времени моментов он был готов поверить, что не стоит отказываться от будущего.
— Джоэль, — пробормотал он возле ее виска, где тихо бился пульс.
Ее имя уплыло в ночь, и на невысказанный вопрос ответил удаленный вой одинокого волка.
