— Ты ведь вернулся, не так ли?
— Да.
Слово было тяжелым, полным сожаления. Джой знала, что в этом слове было гораздо больше, чем она могла себе предположить. Она снова посмотрела вокруг. На детей, которым ни в чем не отказывали и которыми очень дорожили. На взрослых, которые относились к ним с уважением и открытой любовью. Но детей было немного — еще меньше грудничков и тех, кто еще только начинал ходить.
Закусив губу, Джой заколебалась — утешать его или нет, тем более она не знала, как это сделать. Спустя мгновение она решила, что снова хочет увидеть, как он улыбается, вернуть ту непринужденную теплоту общения, что вызывали в нем эти дети. Она сжала его руку.
— Дети очень любят тебя, — поддразнила она мягко, — я и не знала, что тебе нравится нянчиться с детьми.
Ее замечание возымело неожиданный эффект. Люк опустил голову в очевидном смущении.
— Дети важны для всех нас, — пробормотал он.
Джой не смогла скрыть веселья в своем голосе:
— И я заметила, что все здесь по—другому произносят твое имя — «Льюк».
С очевидным облегчением от смены темы Люк поднял голову, искаженные черты лица разгладились.
— Моя мать назвала меня Льюком. Когда я вырос, мне показалось целесообразным англизировать его. Большинство людей Внешнего мира коверкали даже такое простое имя.
Джой изобразила притворную обиду.
— Ты намекаешь, что я не смогу произнести твое настоящее имя правильно?
И добавила в ответ на кивания Люка:
— И ты думаешь обо мне, как об одной из этих «чужаков»?
Вопрос содержал больше смысла, чем она в него вкладывала. Мускулы Люка под ее рукой напряглись. Он долго смотрел в ее глаза своим особенным взглядом, таким пристальным, что у нее перехватило дыхание, и она не могла вырваться из плена его глаз. Наконец, с глубоким вздохом он снова опустил глаза.
— Я не знаю.
Пальцы Джой, помимо ее воли, соскользнули с его предплечья. Его ответ задел ее, но еще больше удивил. Как и в разговоре Люка и его бабушки, свидетелем которого она явилась, Джой поняла, что в его словах кроется скрытый смысл — крайне важный, но непонятный ей. Дополнительные кусочки, которых не хватало в мозаике и которые следовало найти.
Она осознанно не стала делать это сейчас, у нее еще будет время.
— Тебе следует помочь мне с французским, чтобы я не была такой чужой, — быстро произнесла она. И сейчас же кратковременное напряжение между ними исчезло. — Валь—Каше — значит «долина»…
Люк подвинул локоть на столе, чтобы позволить деревенской женщине—хозяйке забрать его тарелку.
— Скрытая долина, — его улыбка получилась слегка кривой, но это была улыбка. — Простое, но подходящее название.
— Очень подходящее, — согласилась Джой. — Как много людей знает об этом месте?
Легонько коснувшись ее плеча — прикосновением, вызвавшим шквал ощущений, распространившихся вниз до самых кончиков пальцев, Люк оттолкнулся от стола и встал.
— Немного, — признал он спокойно, — и живущим здесь это нравится.
— Люди Внешнего мира, — пробормотала Джой.
Люк, казалось, ничего не услышал. Он пересек комнату, остановившись пару раз, чтобы сказать bonjours друзьям и родственникам. У дверей он помедлил, обернулся и окинул взглядом комнату так, словно хотел вобрать в себя все это, запереть глубоко в памяти и никогда не терять. Словно он не думал, что увидит это когда—нибудь снова. Джой задрожала от порыва холодного ветра, ворвавшегося в комнату вслед за выходящими деревенскими.
Знакомый жар его тела оградил ее от холода, когда они шли через деревню, его рука касалась ее, их шаги слились в единый размеренный ритм. Тишина после непрекращающегося шума была почти ошеломляющей, и Джой наслаждалась ею, равно как и тем, что Люк был рядом. Когда он собрался оставить ее у дверей в хижину своей бабушки, она схватила его за руку, удерживая скорей собственным желанием, чем физической силой, пока ему не осталось ничего сделать, кроме как взглянуть на нее.
Она почувствовала, как тонет в этих странных бледных глазах, но сейчас это не принесло чувства неловкости. У него на подбородке напряглись мускулы, кожа плотно обтянула скулы — инстинктивно она поняла, что он балансирует на грани того, чтобы убежать. Но он стоял, не шевелясь, и она ждала до тех пор, пока его руки не поднялись вверх и медлительным движением не погладили ее руки, обжигая кожу сквозь свитер, замерев на краю объятия. Она подняла лицо, ее дыхание участилось, желая, чтобы он прочитал в ее глазах то, о чем она не могла сказать вслух. Ее руки помимо воли опустились на его узкие бедра, а затем двинулись вверх по твердому торсу, расширяющемуся к груди. Его сердце стучало под ее ладонями.
— Y etait temps que vous r'veniez!
[20]
Скрипучее вмешательство голоса Бертранды позади Джой заставило их тотчас же одновременно отпрыгнуть в разные стороны. Джой споткнулась, сильный захват удержал ее и вернул равновесие. Ее щеки коснулось дыхание пожилой женщины, не показавшееся ей неприятным.
— Потише, совенок. Время ложиться спать.
Бертранда повернулась к Люку, застывшему в дверном проеме. Он выглядел в значительной мере дрожащим и почти несчастным.
— А что касается тебя… — Джой не могла не заметить блеск в глазах пожилой женщины, когда та переводила взгляд с одного на другого, — для этого у тебя будет время позже. Allez. Иди!
Люк в последний раз взглянул на Джой — на его лице было странное ранимое выражение — и повернулся на своих каблуках, прежде чем она успела открыть рот и что—либо сказать. Его бабушка высунулась из двери и прокричала ему вслед:
— Я знаю, что я вижу, мальчик! Tu vas d'voir attendre un peu plus!
[21]
Слишком ошеломленная, чтобы сделать что—либо еще, кроме как подчиниться, Джой позволила уговорить себя и мягко препроводить в приготовленную кровать. Ее одежда была выстирана и развешена на веревке перед огнем — настоящим, не декоративным. Предоставленная кровать оказалась неожиданно мягкой, как она предположила, с периной, набитой пухом. Одеяла, укрывающие ее, были сами по себе произведениями искусства и очень теплыми к тому же. Бертранда болтала с ней на малопонятном французском, постоянно одаривая многозначительными веселыми взглядами. Только после того, как Бертранда задула свечи и со вздохом устроилась в соседней постели, Джой смогла снова обдумать все в тишине.
Храп с посвистываниями пожилой женщины заполнил непривычную тишину комнаты. У Джой не было сна ни в одном глазу, и все ее мысли были только об одном. Ее почти пугало осознание того, как ей не хватало Люка — даже сейчас, когда он был в несколько домах от нее. Она гадала, думает ли он о ней тоже. Эта странная игра между ними, танец вперед—назад, толкали ее к краю чего—то.
