Ощущение счастья не было чем—то, абсолютно новым для Джой. Она знала, что было время, когда она чувствовала себя почти счастливой, почти такой же любимой и защищенной. Но она также знала, что это было в другом месте и времени, так давно, едва ли не за пределами памяти. Её воспоминания становились хрупкими и неопределенными, как прошлое и будущее. Они блекли и исчезали из действительности, бесформенные, как призраки.
Проходили дни, недели, месяцы, но она не осознавала этого. Она чувствовала смену сезона, понимала бесконечную круговерть природы, но отсчет времени по календарю потерял смысл. У Люка не было часов, он не видел в них необходимости. Джой подчинилась жизненному циклу, более древнему, чем человечество.
Люк потакал ей. Он баловал её роскошными подарками, а иногда и чем—то большим. Однажды — просто чудо! — он принес откуда—то издалека цветы — весенне—летнее воспоминание, попавшее из далекого края в мир бесконечного холода. В другой раз он пришел с целой стопкой кулинарных книг и набором кухонного оборудования, которое безотлагательно, хотя и с некоторой опаской, начал применять, чтобы научиться готовить блюда из тех «экзотических» продуктов, которые он приносил из города. Джой радовалась его успехами и сочувствовала неудачам. Когда у Люка что—то не получалось, она всегда старалась утешить его, и это было совсем не так уж плохо.
В конце концов, она сжалилась, и они объединили свои усилия на этой маленькой примитивной кухне. В результате всего стала появляться не только вполне съедобная пища, но также очень милые и симпатичные десерты.
С каждым днем дни становились короче, осенние ночи плавно перетекали в зимние. Жизнь Джой с Люком превратилась в комфортную рутину. Занятия любовью — то единственное, что всегда содержало некую неожиданность, никогда не повторяясь, без скуки, как будто ночи заменили дневные часы. Во всяком случае, Люк стал энергичнее, чем прежде.
— Это наша особенность, моего народа, — однажды сказал он после долгой страстной ночи. — Зимой и ранней весной мы становимся…
Он почти смутился, и Джой закончила за него:
— Ненасытными?
Он засмеялся, и для дальнейших объяснений больше не осталось времени. А когда он снова отодвинулся, чтобы спросить, не слишком ли это много для неё, Джой только рассмеялась в ответ. Она обнаружила внутри себя такую неистовую страсть к нему, что иногда ей хватало одного взгляда его горящих глаз или легчайшего прикосновения его рук, чтобы воспылать. Каждый раз, когда он желал её, она отвечала ему с таким же рвением. Они просто не могли насытиться друг другом.
Долгими днями, когда Люк уходил на охоту или в город, Джой часто думала, что их занятия любовью были достаточной компенсацией за то, что они находились в занесенной снегом хижине вдали от благ цивилизации. Она редко вспоминала о том туманном внешнем мире, но когда вспоминала, то понимала, что не хотела бы потерять то, что уже привыкла принимать как должное. О, да, это было более чем достойной компенсацией.
Тем туманным днем Джой была погружена в свои мысли, когда услышала удар в дверь. Испытывая легкое возбуждение перед предстоящей страстной встречей, она вскочила на ноги. Возвращаясь со своих прогулок, Люк перед дверью всегда принимал человеческий облик. Как правило, полностью обнаженный.
В предвкушении она улыбнулась, открывая дверь. Две тени проскользнули мимо неё, облачко теплого дыхания легко коснулось её руки, запирающей за ними. Она прищурилась, приспосабливаясь к неожиданному появлению Люка и Филиппа в волчьем обличье. Меньший, более темный волк исчез в задней комнате. Люк сел у огня и зевнул, демонстрируя ряды очень острых белых зубов. Затем приветственно оскалил зубы. Конечно, волки не умеют улыбаться, но Люк сумел — это несвойственное волкам выражение на его морде невозможно было бы назвать другим словом.
— Люк, ты не предупредил, что у нас будут гости, — сказала она, уперев руки в бедра. Зверь поднял уши и завилял хвостом — это говорило ей о том, что он в очень хорошем настроении. Он давно, слишком давно, не встречался со своей семьей. На теле стали проявляться первые признаки трансформации. От волнения глаза Джой сузились. Она наблюдала, как внушительные грациозные линии тела хищника размывались и перемещались.
— Подожди, — девушка вытянула руку, останавливая его.
Трансформация остановилась. Пока его яркие дикие глаза наблюдали за ней, Джой схватила свой блокнот и, скрестив ноги, села перед ним, задумчиво постукивая карандашом по своим губам.
— Люк, останься таким на какое—то время.
Как только она приступила к эскизу, он изобразил на морде такое полное решимости и боевой готовности выражение, что Джой отчетливо поняла, что он умышленно демонстрирует свой самый благородный волчий облик. Хотя такой великолепный волк, как он, производил неизгладимое впечатление и в любой другой момент. Да, собственно, и не только в форме волка.
Джой вернулась к работе, делая набросок пропорций, треугольных глаз, мощного кольца шерсти, струившегося назад по бокам головы и вокруг шеи, золотисто—зеленых глаз, сфокусированных на ней. Поймав его взгляд, она на мгновение отвлеклась от работы. Независимо от принимаемой им формы, это были определенно его глаза. В любой ситуации они привлекали внимание, особенно когда смотрели на неё этим особенным взглядом.
— Bonjour, — послышался знакомый баритон. Повернувшись, Джой увидела выходящего из кухни Филиппа. Он застегивал запасную рубашку Люка, одолженная одежда свободно висела на его долговязой фигуре. Его серо—зеленые глаза улыбались. Он обошел девушку, чтобы взглянуть на блокнот у неё на коленях.
— Tres bien
[29]
, Джоэль. Очень похоже.
Раскрасневшись от работы и услышанного комплимента, Джой улыбнулась кузену Люка:
— Я рисую только для забавы. Но могу поспорить, что любой из художников—натуралистов убил бы ради такого шанса.
Филипп молчал, обдумывая и, несомненно, переводя её слова. Джой вернулась к работе. Неожиданно Люк встряхнул головой, ощетинив шерсть на загривке, и издал низкий мелодичный рык. Филипп мягко засмеялся.
Карандаш Джой замер над рисунком.
— Я что—то пропустила? Сиди смирно, Люк!
Она нахмурилась, переводя взгляд с одного на другого.
— Почему у меня всегда создается ощущение, что большая часть слов витает прямо над моей головой?
Потянувшись, Филипп вздохнул и присел на краешек дивана.
— Это… теряется при переводе, — произнес он, тщательно подбирая английские слова.
Люк издал звук, похожий на «хуф» — иначе не назовешь, и Филипп слегка выпрямился.
— Люк напомнил мне, что ты, если захочешь, можешь научиться понимать нас.
Карандаш в руке Джой задрожал, вильнув в сторону. Эти слова были сказаны с такой интонацией, что, без сомнения, привлекли её внимание. Несмотря на то, что эмоции не коснулись его лица, Филипп был явно обеспокоен. Он переводил взгляд с Люка на Джой и обратно, как будто пытаясь прочитать какое—то важное бессловесное сообщение.
