– Скрипы половиц или что-то такое?
– Скрипы, которые я слышу каждую ночь из соседней комнаты, из той, что всегда заперта. В коридоре их не слышно, я проверяла.
– Пустяки, это не должно тебя пугать. – Он наполнил свой бокал и налил мне, хотя я ещё в самом начале сказала, что не хочу. – Знаешь, Полли, ты ведь сама многое недоговариваешь. В сущности, что тебе до скрипов, гостей и чужих видений? То, что нужно тебе – на поверхности. А ты слишком глубоко ныряешь. Будь осторожна, милая, однажды тебе не хватит воздуха в лёгких, чтобы всплыть обратно. – От слов Мишеля у меня по спине пробежали колючие мурашки.
– Это оно и есть. Я тону. – Я опустошила бокал, вино оказалось ежевичным.
– Тонешь, Полли. И пансионат тут совершенно ни при чём. Ты носишь болото в себе. Не важно, где ты будешь – оно будет там же. Можешь уехать отсюда завтра, можешь даже попробовать уйти сегодня пешком, но только что это изменит на самом деле?
– Не говори так, будто знаешь меня.
– Что ты, Полли, это твоя работа. Правда? Я злой и двуличный, миссис Беккер чопорная и требовательная, Питер беспечный и шумный, а Аня милая и пустая, так? Разве это не ты делаешь вид, что всё про всех знаешь?
Как же мерзко! Он каким-то образом узнал мои мысли и совершенно перековеркал их. Но оправдываться я не стала. На счёт себя и Беккер он оказался прав.
– И я не буду даже спрашивать, какие цели ты преследовала на самом деле, когда отправлялась сюда. Это не моё дело. Если хочешь отыскать какие-то ответы, я не буду препятствовать. Только не влезай в не предназначающееся тебе видения. И…не уезжай. – Он положил голову на ладонь и улыбнулся. – Не уезжай. Здесь снова станет тоскливо.
– Почему гости так внезапно отбывают? – Я не стала подыгрывать его самодовольству.
– Почему мы снова говорим об этом?
– А о чём нам говорить? Если я планирую остаться здесь ещё на какое-то время, я должна быть уверена, что здесь не пропадают бесследно люди.
Мишель запрокинул голову и неожиданно расхохотался. Знать бы, что его так развеселило.
– Идём, хватит сидеть здесь с серьёзными лицами и разговаривать про всякие глупости. – Он взял со стола вино и вышел из беседки. – Идём-идём.
Так мы оказались на каменной скамейке. Бокалы остались на столе, поэтому распивать вино пришлось прямо из горлышка. Если бы с утра мне кто-то сказал, что вечером мы будем сидеть с Мишелем напротив леса и напиваться из одной бутылки, я бы позвонила в психиатрическую клинику и попросила срочно выслать специалиста для этого безумного человека.
Не знаю, может, так действовало вино, но мне отчего-то было очень тепло. Вечер был ветреным, а мне тепло. Голова немного кружилась, но тепло. На сердце не спокойно, но тепло… Лес не пугал. Может, всё ещё маскировался, а может, и правда был самым обычным. Мишель время от времени напряжённо вглядывался в него, будто ждал, что оттуда может кто-то выйти. Возможно, эта чёртова скамья совсем не случайно так расположена?
– Кого ты хочешь там увидеть? Зверей, которым скормили грехи? – задиристо усмехнулась я. – Это ничего, что я так неформально?
– Мне двадцать семь, я старше тебя всего на два года.
– Я говорила о субординации…
– В нерабочее время – это приемлемо. Так ты тоже знаешь эту легенду?
– Питер рассказал. Глупость полнейшая.
Я запрокинула голову к небу. Звёздная июльская ночь. Уже ночь… Голова закружилась, я резко потрясла ей. Мишель поставил в сторону опустошённую бутылку и лукаво улыбнулся:
– Так ты полагаешь, что никакой опасности нет?
– Разумеется, есть. Опасность буквально повсюду… – Теперь я конкретно плыла. Скамейка вдруг оказалось вязкой и мне начинало казаться, будто я в неё проваливаюсь.
– Хочешь, я расскажу, как всё было на самом деле? – Мишель между тем опьяневшим совсем не выглядел, правда, он моментами двоился, а голос его то и дело обзаводился эхом, но он, скорее всего, об этом не подозревал.
– Выкладывай, ненавижу тайны. Пусть станет хоть на одну поменьше…
– Эта детская страшилка основана на правде. Когда-то в этих краях практиковался похоронный ритуал: покойнику на грудь клали хлеб или другие угощения и звали Пожирателя грехов. Он съедал предложенную еду, забирая таким образом грехи усопшего себе, ему за это платили, а потом прогоняли плевками. Обычно в каждой деревне был свой Пожиратель. Они жили обособленно, простые люди старались избегать их.
– Гадость какая. А причём здесь звери?
– Псы. Их называют Псами. Человеческая душа подобна сосуду, милая Полли, она не может растягиваться до бесконечности. Когда она переполняется грехами – их нужно искупать. Смертной жизни не всегда может хватить на это. Пожиратели знали это, как никто другой. Они обращались в бессмертных Псов и бродили по лесам, ожидая время, когда снова смогут стать людьми. Они давным-давно перевелись. Но я верю, что некоторые из них… – Мишель резко замолчал и сделал вид, будто заметил кого-то в кустах.
Я слишком ярко вообразила покойников и чавканье Пожирателей в траурной тишине. Псов, хищно рыскающих в поисках еды. Меня обдало липким ужасом. Не хочу даже знать, что служит им пропитанием… Здесь так легко исчезнуть навеки. Особенно, если единственный на много миль живой человек подозрительный тип. Я посмотрела на Мишеля, он недобро улыбнулся.
Мне снова захотелось послать всё к чертям.
– Я тебя не обижу, – сказал он, словно читая мои тревожные мысли.
– Там ещё было что-то про ярмарку талантов и… Как ты получил этот шрам?
Он провёл по нему пальцем и махнул рукой:
– Про это я расскажу тебе позже, – слишком серьёзно ответил он. – Идём, провожу тебя до комнаты.
Мы прошли через кухню, Мишель достал ещё одну бутылку вина из винного шкафа, и мы продолжили путь.
– Ты говорил про болото…
– Правда?
– Про болото, которое я ношу внутри себя.
– Припоминаю.
– Что ты об этом знаешь? Почему ты сказал, что я тону?
Мы поднимались по лестнице, когда он резко остановился и уставился на меня. В его глазах читалось: «Тот, кто и сам носит в себе болото, в котором тонет, с лёгкостью вычисляет себе подобных…»
Следующий привал мы устроили под большим портретом между двумя арками. Да, просто уселись на пол и снова взялись за вино.
– Я была уверена, что это твой портрет. А миссис Беккер чуть не расхохоталась, услышав это.
– Это основатель дома. Говорят, он мой далёкий предок. Во времена французской революции аристократы бежали из Франции, спасаясь от гильотины, вот и он сбежал сюда. Отстроил этот дом и пустил корни, так сказать.
– Так это твоё фамильное поместье?
– Верно. Чертовски. – Сделав глоток, он передал бутылку мне и растрепал свои волосы.
