И никак невдомёк им, пернатым.
Я дотронулась до носа и ничуть не удивилась, увидев потом две багровые капли на ладони. «Ты права» – подумала я, ничего не сказав вслух. Вместо того, чтобы пойти в уборную и умыться, я размазала кровь по лицу и отправилась доделывать оставшуюся работу. Даже представить не могу, что в этот момент обо мне подумала Аня. Но она не могла знать, насколько важно мне сейчас не приближаться к зеркалу.
Что в их пении дивном, скорбном.
После всего я заперлась в комнате. Накинула покрывало на зеркало и плотно задёрнула шторы. Завалилась в постель и занырнула головой под подушку, даже не переодевшись в пижаму. Мне было необходимо проспать до самого утра. В дверь постучали.
Говорится про гибель мою…
Там за дверью только болото. Не встану. Не открою. Я не впущу его сюда. Там они. Господи, ОНИ! Они, Близнецы. Почему они здесь? Близнецы! Ненавижу! Боже мой, я схожу с ума. Я чувствую, как безумие разливается по моим венам. Оно пульсирует. Лезет мне в печень и в лёгкие. Безумие – это болезнь. Кто заразил меня ей?
– Ты откроешь? – приглушённо донёсся голос Питера из-за двери.
– Уходи, мне нездоровится, – прошептала я, точно зная, что он меня не услышит.
– Полли, мне не по себе, давай поговорим и забудем эту ссору? Ты слышишь? Эй! Я захожу?
Я укуталась в одеяло, как в королевскую мантию, и подошла к двери. Питер вошёл сразу, как услышал мои шаги. Ну почему эти дурацкие двери не запираются?
– Слушай… – протянула я. У меня не было никакого настроения говорить ни о псах, ни о Бране и том мужчине, ни о том, что они что-то задумали против Мишеля. Пока я барахталась в своём омуте и это было единственное, что меня беспокоило.
Господи… Питер прав, всё, что меня беспокоит – это я сама…
– Аня сказала, у тебя кровь носом шла.
– Ты ведь не из-за этого пришёл?
– Нет… Давай всё проясним, ладно?
– Всё в порядке, я была не права. Только давай больше не будем об этом?
Питер проскользнул мимо, облокотился на мой подоконник и заглянул за штору. Торшер погас, мы не шелохнулись. Неужели уже полночь?
– Странные они, эти парни, да?
– Не будем о них.
– Они такие синхронные. Они близнецы, конечно, но всё равно два разных человека, понимаешь? Так же не… Эй! Ты чего?
Меня снова стошнило. Вот гадость! Как бы найти фонарик и не заляпать тут всё.
– Пит, у меня под подушкой…
– У меня есть.
Парень достал из кармана маленький фонарик и осветил комнату. До чего же в темноте она кажется огромной. Я выхватила первую попавшуюся простынь и протёрла пол.
– Тебе бы к врачу, что ли, – испугано произнёс Питер.
– Нет. Я, когда переживаю сильно… Кровь из носа может пойти или вот это. Чаще, когда укачает, но и так бывает…
– Идём-ка на свежий воздух, а?
– А как же комендантский час?
– Чувствуешь? – он пошмыгал носом.
– Что? – я тоже пошмыгала.
– Лаванда. Это значит, что у Мишеля сильная мигрень, он нас не застукает.
Питер это произнёс с явным знанием дела, но я всё равно отказалась выходить из комнаты. Тогда он открыл окно, от свежего воздуха мне действительно стало лучше.
– Что с тобой происходит? – спросил он.
– Честно? Дурной это знак.
– Что именно?
– Эти Близнецы. Для меня дурной знак.
– Серьёзно?
– Близнецы отождествляют отражение. Это как зеркало без стекла, понимаешь? Они как ходячее зеркало. Кто из них настоящий, а кто отражение?
– Да у тебя горячка никак?
– Забудь. – Мы немного помолчали, а потом я спросила: – Пит, а ты долго собираешься тут оставаться?
– До конца сезона, если ничего не изменится, – он как-то странно посмотрел на меня. – Сезон заканчивается на девятый день осени. Пансионат закроется для посетителей. Ты не знала?
– Мне никто об этом не говорил. Ты уверен?
– Я обычно стараюсь разузнать про место, где собираюсь работать, – отшутился он, а потом серьёзно добавил: – Уверен. У меня брат здесь работал.
* * *
Остаток ночи прошёл без происшествий. Зато проснулась я от противного звона бьющегося стекла. Еле сумев вытащить голову из-под одеяла, я увидела, что зеркало, раздробленное на сотни осколков, валялось на полу. «Ну и поделом ему» – подумала я и переступила через обломки.
Служебной ванной пользовались редко. Она была тесной, тусклой, с подтекающими кранами и чудовищным голубым кафелем, таким старым, что многолетняя плесень, въевшаяся в него на молекулярном уровне, ничем не счищалась. Обычно все игнорировали эту комнату, отдавая предпочтение душевой или большой ванной комнате на первом этаже. А мне в ней почему-то нравилось. Нравилось и миссис Беккер, я застала её там, склонившейся над раковиной. Заметив меня, замотанную в полотенце и очень растерянную, Беккер выпрямилась. Её отражение в зеркале улыбнулось мне. Улыбнулась ли она сама, я не увидела, женщина всё ещё стояла ко мне спиной.
– Доброе утро, было не заперто. Извините…
– Я уже ухожу, Полли, проходи.
Женщина смочила руки и перевела взгляд на себя. Её отражение в старом, помутневшем от влажности зеркале выглядело тоскливо. На сей раз зеркало не искажало реальность, а преподносило её в истинном ключе: Беккер отражалась болезненной и рыхлой, хотя стоило ей повернуться ко мне, я снова видела ухоженную даму в неизменном чёрном платье и лакированных туфлях. Сильную и свежую.
– Уже не первый год твержу Мишелю, что здесь необходимо сделать ремонт. Но он считает, что в этом нет необходимости. Ему всегда не хватало организованности. Вечно он витает в облаках… Полли, ты веришь во всякое такое, во что взрослые люди верить не должны?
– Например, во что? В призраков? Магию?
– Нет. В то, что можно прожить счастливую жизнь.
– Странные у вас мысли с утра пораньше…
– А в любовь ты веришь?
– Я даже зубы ещё не чистила, как я могу рассуждать о таких вещах?
– Бескорыстную, чистую, всепрощающую?
– Нет. Не верю.
– А как же любовь матери к своему чаду?
– Это другое. Наверно…
Женщина молчаливо покачала головой. Её губы задрожали, она стала покусывать их, съедая и размазывая бордовую помаду. Я думала, что она вот-вот заплачет, но её глаза прояснились и она вдруг снова стала сосредоточенной и железной.
– Я не знала, что осенью пансионат будет закрыт для постояльцев. Почему мне никто об этом не сообщил? Я рассчитывала задержаться здесь хотя бы до зимы.
