– Обещаю. Только переоденься в сухое. А я пока заварю чай.
Вскоре я спустилась на кухню в пижаме с красным быком из «Чикаго Буллз» на всю грудь. И с полотенцем на голове, хоть волосы давно и подсохли.
Миссис Беккер, как и обещала, заварила чай и ждала меня за кухонным столом, до тошноты аккуратно размешивая сахар ложкой.
– Я заинтригована, миссис Беккер, я не знала, что вы такая бунтарка.
– Прекрати паясничать. Ты не ребёнок и не выглядишь забавной, – устало сказала она.
Я села напротив и обняла ладонями горячую чашку. В чае плавал чабрец, мята и что-то ещё, что идентифицировать мне не удалось. Миссис Беккер сунула в рот какую-то пилюлю, запила её чаем и сильно наморщилась. Надеюсь, горькой была таблетка, а не чай.
– Успокоительное, – пояснила женщина, будто бы боясь моего осуждения.
– Я так и подумала. Так зачем мы здесь собрались?
– Я не отвлеку тебя надолго, Полли. Просто хочу, чтобы ты мне немного рассказала о себе.
Я чихнула и полотенце свалилось с головы.
– Чего это вы вдруг такой любезной заделались? – взгромоздив его на место, спросила я.
– Я знаю, какое впечатление могу производить. Но я не старая ведьма, какой кажусь. Просто я всё пытаюсь понять, почему из всех предложенных мною кандидатур, Мишель выбрал именно тебя. А взамен я расскажу тебе один секрет. Твоё любопытство в обмен на моё. Так тебя устраивает?
– Ладно. Моя скучная биография в обмен на секрет. Ладно. Что именно вы хотите знать?
– Всё, что ты сама хочешь, чтобы я знала.
– Ну… Полли Марш-Грачёва – вторая фамилия мамина девичья, она была русской, рост пять с половиной футов, двадцать пять лет отроду. Ну вот, пожалуй, и всё.
– Ты родом из России? Интересно.
– Мой папа много путешествовал в студенческие годы, так и познакомился с мамой. После свадьбы они долго метались между Ливерпулем и Москвой. А я родилась уже в Штатах. После школы несколько лет изучала журналистику. Больше ничего интересного. Где я могу расписаться?
Я старалась сохранять равнодушие, но, боюсь, ёрзанье на стуле выдавало, что разговаривать о себе мне некомфортно.
– Почему же ты не работаешь по профессии?
– Мне больше по душе скитаться туда-сюда, знаете ли. Хватит обо мне.
– Вообще-то, мисс Марш-Грачёва, ты не рассказала мне ничего, что бы я не видела в твоём досье. Но если ты не хочешь, мы не будем продолжать, – натянуто улыбнулась женщина.
– Уж извольте. А что насчёт вас?
Женщина улыбнулась ещё шире. Я как наяву увидела, будто губы расползлись и вышли за пределы лица. Мне стало не по себе, когда она в добавок к этому ещё и заплакала. То есть она всё ещё улыбалась, но теперь из глаз катились грязные от поплывшей туши слёзы. Сказать, что такое сбивает с толку – не сказать ничего.
– Миссис Беккер, всё хорошо?
– Прости, такая пошлость – вот так вот плакать… – Она схватила со стола салфетку и промокнула слёзы – чёрные разводы всё равно остались. – Полли, послушай, раз ты не уехала, когда я этого желала, теперь ты должна остаться до конца. Ты должна пообещать.
– До конца чего? Сезона?
– До самого конца, – растягивая каждый слог, повторила она. – Обещаешь? И ещё… Я должна признаться, что тогда это была я.
– Не понимаю.
– Той ночью я вышла из комнаты и спустилась в подвал. Я услышала, что кто-то проследил за мной и спряталась за лестницей, пока ты осматривала прачечную и бройлерную. Потом ты убежала. А когда я тоже была готова вернуться к себе – загорелся свет, и вы все спустились вниз. Мне пришлось убежать в кухню. Не знаю, кого ты подозревала, но это была я.
Я немного отстранилась, вспоминая ту ночь.
– Зачем вы туда спускались? – совершенно без эмоций спросила я, сдёрнув полотенце с головы и запустив одну руку в волосы.
– Чтобы помочь Мишелю. Но это уже неважно. Просто не забудь про своё обещание.
– Можно один вопрос? Что не так с Мишелем? Что с ним такое?
– О чём ты говоришь? – своим привычным голосом спросила она.
– Вы знаете, о чём.
Она встала из-за стола и отправила наши чашки в раковину. Когда я уже потеряла всякую надежду, что она ещё что-то скажет, Беккер повернулась и тихо проговорила:
– Если бросить хрупкий кувшин на асфальт – кувшин разобьётся вдребезги. Мишель хрупкий, как этот кувшин, но, если бросить на асфальт его – на мелкие кусочки разлетится что угодно, кроме него самого. Думай сама: с ним что-то не так или со всеми нами.
Больше она ничего не сказала. Я тоже. Всё что мне оставалось, всё, что мне хотелось – это доволочиться до кровати.
Войдя в свою спальню, в своё Царство Осколков – мне невозможно захотелось избавиться от разбитого зеркала, которое так и лежало на полу нетронутое. Не хочу, чтобы оно было немым подтверждением последних слов Беккер.
Это завтра, завтра…
Рано утром, ещё до шести, меня разбудил суетливый топот в коридоре. Когда от него не удалось спрятаться под одеялом, я всё-таки протёрла глаза и просунулась в дверь, чтобы выяснить, в чём дело.
Мимо пробежал Питер, потом Аня, потом снова Питер. Дверь комнаты миссис Беккер была распахнута, оттуда тихо доносился голос Мишеля.
Когда Питер промчался мимо моей двери в очередной раз, я сумела ухватить его за рукав пижамы.
– Да что тут происходит?
– Миссис Беккер, она умерла!
Лексон. Юность
То лето выдалось поистине чудесным. Не дождливым и не засушливым. Щедрым на сочные ягоды и душистые травы. Ветер был приветливым и озорным, он прибывал с далёких островов и шептал в ухо сказки о волшебных странах и рассказывал про приключения отчаянных смельчаков. Ночи все были звёздными, бессонными и свежими, как сама юность.
Волнующая юность вырывалась из груди Лексона и не позволяла ему спать ночами. Хмельная, беспечная, она кипела в нём, наполняя сердце мятежностью, а душу нежным трепетом. Днём в нём бурлил интерес ко всему неизведанному, несбыточному и опасному. Он взбирался на верхушки деревьев и крышу – только бы оказаться выше – ещё выше, ещё! Он скитался среди леса с Вороном, купался в озере и никогда не возвращался к обеду.
Ночами же его мысли наполнялись незнакомым пороком, пугающим, но сладким желанием. Хотелось взмывать ввысь, хотелось мчаться в чужие края. Хотелось быть бессмертным и свободным. Хотелось влюбиться… В своё пятнадцатое лето каждый обязан быть влюблённым.
– Я дома!
– Где тебя носило? Уже стемнело, Лекси!
Диана до последнего боролась со сном, ожидая возвращения Лексона за кухонным столом. Вышивка ненадолго заняла её, но вскоре монотонные движения сделали своё дело, и она задремала. Он вернулся через парадную дверь, поэтому не увидел, как она подскочила, услышав его ломающийся хрипловатый голос, к которому всё никак не могла привыкнуть.
