«Не забыть купить шампунь!» — вспомнила я. А то вытряхивала сегодня последние капли.
— Спасибо большое! — поцеловала Верейского в щёку.
Нет, так легко не отделалась. Поцелуй длился пока не вернулась Матрёшка.
И как же хотелось остаться! Как же хотелось ему всё рассказать.
Пока он делал кашу, там же на кухне я красила глаза. И решила между делом осторожно спросить его про Пашутина.
И то, что так хотела услышать от его дочери, услышала от Верейского.
— Замечал. Скажу тебе больше, знаю, что он болен и чем, — тяжело вздохнул он. — Как думаешь, сколько ему осталось?
— Трудно сказать. Я разговаривала с генетиком. Достоверно описанных случаев синдрома Лея у взрослых нет. У детей он, как правило, начинает проявляться рано, когда здоровый ребёнок, который бегал, говорил и нормально развивался, вдруг словно начинает обратный отчёт в развитии: забывает слова, перестаёт ходить, даже держать голову. Эти несчастные детки редко доживают до семи-восьми лет. Но чтобы почти в шестьдесят дал о себе знать такой серьёзный генетический сбой, редкость, — я вздохнула. — Теперь не знаю, удастся ли уговорить его пройти обследование в нашей лаборатории.
— А зачем? — нахмурился Верейский. Матрёшка попыталась выскользнуть из-за стола. Но он подхватил её у самого пола, снова усадил за нетронутую кашу. И вручил не пластиковую детскую, а настоящую «взрослую» ложку. — Ты же уже большая девочка, правда? Справишься?
И когда она заинтересованно ткнула её в тарелку, снова посмотрел на меня.
— Прежде всего, чтобы убедиться, что ему поставили правильный диагноз. Ну и потому, что это уникальный случай, — ответила я. — Если удастся его описать и изучить, это внесёт неоценимый вклад в науку. Его дочь — моя пациентка, это наследственное заболевание, я никак не могу остаться в стороне.
— Да ты и правда серьёзный учёный, и отличный врач, — улыбнулся Верейский, иронично, конечно, зараза. А может и нет. — Но как ты узнала, что Пашутин болен?
Упс! А ведь хороший вопрос.
И я, конечно, могла бы сказать: из анализов Юлии Владимировны. Но между мной и его пристальным пытливым взглядом, словно не осталось больше места для лжи. Я так устала что-то всё время от него скрывать.
— От него ждёт ребёнка девушка, беременность которой я веду.
— Ксения? — не сильно удивился он. — Так вот почему ты спрашивала про неё у меня?
— Паш, — я встала, чтобы его обнять. — Если честно, я думала, что отец этого ребёнка ты. Когда она пришла и сказала, что твоя домработница, то есть твоей невесты, а потом что беременна от человека, у которого работала…
Он так внимательно слушал, что мы оба совсем забыли про Матрёшку. Только когда её большая ложка застучала по дну, опомнились.
— Моя умница, — шепнул он, нежно целуя Машку в лоб.
Я аж забыла о чём говорила. Так и застыла, глядя на эту сцену.
— Паш, я должна тебе ещё кое-что сказать, — сглотнула я, решаясь.
Но он выразительно постучал по циферблату часов на руке.
— Чёрт! – подскочила я. Да, если я сейчас затею этот разговор, любой разговор, пятью минутами мы не обойдёмся. А у меня же опять эта Кононова с её полоумной мамашей. Если я опоздаю…
— Моего водителя зовут Валера, — помогал мне Верейский надеть лёгкое пальто, — он уже ждёт внизу, не суетись.
— Ты точно справишься? — посмотрела я на него внимательно и присела перед вцепившейся в его ногу Матрёшкой. — Слушайся Па, хорошо?
Она кивнула. Обняла меня за шею маленькими ручонками.
— А ты сколо плиедишь?
— Конечно, — улыбнулась я. — Ты и не заметишь, как быстро.
— Не переживай, — шепнул мне Верейский на ухо, целуя. — У меня две младших сестры, я точно знаю, как вести себя с маленькими девочками. Да и с большими тоже, — улыбнулся он.
— Это как же? — подхватила я сумку. Не веря сама себе, что я так легко оставляю с ним дочь.
— Баловать, баловать и ещё раз баловать, конечно, — засунул он мне в карман карточку, которую я норовила забыть. — Люблю тебя. До встречи!
— Пока, — вдохнула я полной грудью его запах, скользнула рукой по шее.
И я тебя. Чёрт побери, и я тебя люблю.
Как уже достало умалчивать и скрывать, особенно зная, что всё то, что я знаю, его тоже касается. Но я очень надеялась, что Юлия Владимировна, наконец, расскажет все свои секреты сама. И он её выслушает. В конце концов, прежде всего это между Павлом и Юлей, а потом только между Павлом и мной.
Пусть уже во всём признается, и мы все, наконец, вздохнём. Ещё не спокойно, но хотя бы открыто и свободно.
Глава 28. Павел
Телефон зазвонил едва за Эльвирой закрылась дверь.
— В каком смысле вы не знаете, что делать? Торги открываются, — я посмотрел на часы, — через пятнадцать минут. Или я оставил непонятные указания?
Слушая своего сотрудника, я не сразу и понял, что Матрёшка трясёт меня за ногу, задрав голову.
— Погоди, малыш, сейчас папа поговорит и потом сделает всё, что ты хочешь, — ответил я машинально. Но её удивлённо округлившиеся глаза, заставили меня очнуться.
— Папа? — переспросила она, когда я присел.
Я уверенно кивнул и показал пальцем на прислонённую к уху трубку, спрашивая у неё разрешения.
— Он не отстанет.
— Калашо, гавали, — разрешила она и убежала в комнату.
— Роман Александрович, какое ещё выгодное предложение? — прикрыл я за собой дверь спальни. — Какое, чёрт побери, вообще может быть предложение? Откуда? Кто мог знать, что мы продаём акции, если мы ещё… — я осёкся.
«Ах ты старый упрямый осёл!» — выругался я. Ну, конечно, кто ещё мог предложить выкупить весь выставленный на торги пакет, если не человек, которому я сам об этом сказал.
— А какую сумму этот анонимный покупатель предлагает?
Многозначительно кивнул на озвученную цифру. Старый пройдоха! Нет, он не на продаже акций, он на мне навариться решил. Даже не так: сначала на мне, а потом ещё и на продаже.
— Я сам с этим разберусь, — ответил я в трубку. — Да, приостановите пока. До моих новых указаний.
И в сердцах швырнул телефон на кровать.
— Ладно, чёрт с тобой, — рывком натянул джинсы. Просунул руки в свитер. И на ходу заглянул в зал. — Маша, одевайся, поедем в гости.
— А к кому? — удивилась она.
— К твоему дедушке.
— К деды Лёши?
— Нет, к деду Вите, — доставал я Матрёшкины вещи, на счёт которых Екатерина Леонидовна проконсультировала меня как «если мы пойдём гулять».
