— Нет. Только руку сломал. А это, — он глянул на живот, — я сам налетел.
— Ну ясно, хорошо, что не поскользнулся и не упал, на ножичек-то, да ещё несколько раз. Хотя скажу тебе честно, я ни хрена не понял. Кроме того, что ты за Юльку решил пришить Алескерова, но не смог. Это я правильно уловил?
— Он её изнасиловал.
— Изнасиловал? — не скрывая, удивился я.
Как её жених, хоть и бывший, я, конечно, должен был сейчас охренеть и не поверить его словам. Хотя нет, охренеть я должен был ещё тогда, когда он сказал, что любит мою невесту. Сейчас я должен уставиться на него в шоке, в ужасе, в потрясении. Но, как человек, что прожил с Юлией Пашутиной не один год, я именно удивился.
По-настоящему прочувствовать на себе каково это, когда тебя насилуют — это была чуть ли не её мечта, которой мне никогда не понять. Но Лиза была права: отчасти Юлька и правда была сумасшедшая.
— А ты уверен, что всё было именно так? Ты там был?
— Нет, — посмотрел на меня этот прямолинейный и бесхитростный как хук справа парень с подозрением. — Но я был у неё в больнице. И я знаю на что способен Алескеров. Это его отец нанял меня, чтобы я присматривал за ним. А я…
— Да, да, да, — отмахнулся я. — Я уже слышал: ты не справился. Давай, подбери сопли. Ты там что-то на счёт любви говорил. И давно вы с ней… любитесь?
— Ренат встретил её в баре с месяц назад. Мы там выпили, покурили и он предложил… «тройничок». А потом мы стали встречаться и без него.
Я скрипнул зубами, но в этот раз не удивился. Опять забилась на «слабо»? Если ещё и травка была замешана или прочая дрянь, то уровень бедовости в ней зашкалил за максимум. Выпрыгнуть в море с вертолёта, выйти из машины на полном ходу или вот устроить групповушку, кстати, не первую в её жизни, что бы там себе ни надумал этот смирный сейчас как телок детина — всё это про неё. Всё это я уже проходил. В какие только передряги она ни влипала. С каких только неприятностей я её ни вытаскивал. Но в этот раз она, похоже, превзошла сама себя.
— И ты значит, согласился третьим? Знаю, знаю, — усмехнулся я, когда он кивнул и покаянно опустил голову. — Тебе приказали. А ты не мог ослушаться. Ну и что дальше? Ты тогда был сверху снизу или между, когда у вас вдруг проснулись друг к другу чувства?
Он глянул на меня зло. И я, понимал, что играю с огнём, но сменить этот издевательский тон не мог. Наверно, именно так, болезненно-язвительно, и выражалось всё, что я чувствовал. Кислотная смесь отвращения, презрения, слегка уязвлённого самолюбия и, чёрт побери, жалости к этой отчаянной и безбашенной Юлѐ, а по совместительству своей бывшей невесте.
— Дальше видео Алескеров обещал выложить в сеть, если она не отдаст ему какие-то акции, — он полез в карман брюк и припечатал к столу флэш-карту. — Вот это кино.
— Акции? — взял я в руки плоский прямоугольник. Твою мать! Ну вот теперь всё более-менее для меня прояснилось. — Это копия?
Он мотнул головой.
— Единственная копия. Видео, снятое после той встречи в клубе.
— Предусмотрительно, — хмыкнул я.
Теперь я понимал даже больше, чем этот боец, которому наверняка не было равных на ринге, но его уложила на обе лопатки тщедушная девчонка. А я эту девчонку слишком долго и слишком хорошо знал.
Теперь я понимал, что это за акции, и зачем ей так нужна была беременность, о которой она мне солгала. А ещё, что у неё был запасной план. И он стоял передо мной и кривился от боли, натягивая окровавленную рубаху с прорехой.
— Я должен был убить его за то, что он с ней сделал.
— Но ты слабак, да. Тут не поспоришь. И бабу свою не защитил, и брата предал, — выдохнул я, теперь понимая и её страх, и ужас, когда она не хотела меня отпускать, и странные телефонные звонки. Не понимал я только слёзы. Много, очень много слёз, что она лила в последнее время.
Камиль на очередную поддёвку даже не дрогнул. Извлёк из другого кармана пластиковую коробочку с картой памяти и вложил в мою руку.
— Здесь то, чем можно достать Алескерова. Из-за чего с ним больше не общается даже отец. Если вам будет нужно, используйте это, и он больше никогда не встанет у вас на пути.
— Щедро, — кинул я, взвешивая в руке невесомую коробочку. — Только знаешь, что? Меньше знаешь, лучше спишь. Так что ты это забери, — вернул я в его ладонь карту памяти. — Если придётся, с Алескеровым я как-нибудь разберусь. Сам. А вот тебе ещё может пригодиться.
И честно, мне его было даже жаль. Ведь он Юльке поверил. Может, даже искренне её полюбил. И это гадкое чувство, когда не смог защитить любимую женщину, что его теперь ломало, — ни дай бог никому. Но она… любила ли она кого-нибудь по-настоящему?
— Давай, счастливого пути, ковбой, — похлопал я его по могучему плечу, провожая у двери. И вручил пакет с лекарствами. — Таблетки, что доктор прописал, пей, не строй из себя героя, а то ещё рана загноится, загнёшься. И привет семье!
— Я думаю, она меня не любила, — неожиданно поднял он тёмно-карие, больные, тоскливые глаза.
«А ты не такой уж идиот, как кажешься», — вздохнул я сочувствующе.
— Она любит тебя.
— Она любит только себя, Камиль. Но, думаю, будет рада услышать, что ты жив. Что-нибудь ещё ей передать?
Он снова мотнул головой, а потом вдруг вспомнил. Полез в карман пиджака и достал бережно завёрнутый в пакет разбитый телефон.
Кивнул мне на прощание и пошёл, слегка прихрамывая и зажимая рукой рану.
Глава 30. Павел
Валера три раза ходил в машину, чтобы занести в квартиру всё, что накупили дорвавшиеся до магазинов девчонки. Лизу мы высадили возле офиса жениха. Матрёшка, умаявшись, уснула в машине. Я так и принёс её спящую домой.
То второе дело, что задумал, я тоже успел сделать прежде чем нашёл их в торговом центре.
Но прежде чем ехать за Эльвирой на работу, я должен был поговорить ещё с одним человеком. И это была не Юлька.
Знаю, что она меня наверняка ждала. Знаю, что не находила места в неведении. И, наверное, я не должен был быть с ней столь категоричен и жесток, игнорируя её просьбу. Но вся моя жизнь последние шесть лет состояла из её просьб. Иногда ненавязчивых, иногда не допускающих возражений. Иногда жалобных и умоляющих.
Вновь пристёгивая Матрёшку к детскому креслу, я думал о том: а была ли это моя жизнь? Или просто её суррогат, отравленный нездоровыми, болезненными фантазиями и одержимостью Юлии Владимировны?
В конце концов, она в больнице, ей больше ничего не угрожает, судя по тому, что я услышал от Камиля. Подождёт.
У меня действительно было ещё одно важное дело, которое я не мог отложить на потом.
— Извини, что вот так, без предупреждения, — подал я руку Константину, что вышел во двор «Бюро судебной экспертизы», вытирая мокрые руки о тёмно-зелёную униформу.
