— Я знаю точно, что досталось тебе всерьёз, — и неожиданные горечь и боль в его голосе и мне сделали больно. — Но я знаю и то, что Алескеров знал, на чём тебя подловить. И знал неплохо. Давно вы знакомы?
— А это важно? — явно помрачнела она.
— Нет. Мне по хрен трахалась ли ты с ним раньше, понравилось ли ему настолько, что он решил повторить, или всё дело только в акциях. Я точно знаю, как вела себя ты. Как всегда! Отвязно и безответственно, Юль. Конечно! Ты же крутая девчонка! Тебе же всё нипочём. Трахнуть тебя, красавчик? Всегда пожалуйста! Отсосать? В любом туалете! Тройничок? Говно вопрос! Ты хоть раз задумывалась, как должны чувствовать себя твои близкие, когда до них долетает эта грязь?
— Конечно, Павел Викторович! — усмехнулась она с вызовом. — Да я только об этом и думала! Что при этом чувствуешь ты! Только на это и надеялась, что наконец тебя заденет! Что ты снимешь свою маску полного безразличия и уже скажешь мне: хватит, Юля! Остановись! — выкрикнула она. — Я верила, все эти годы верила, что однажды тебе станет не всё равно!
— Хватит, Юля. Остановись, — даже не дрогнул его голос. — Ну ты же не настолько съехавшая с катушек, насколько стараешься выглядеть. Хватит! Найти себе другую стену, о которую будешь убиваться. Мне правда… надоело до чёртиков. И это не маска — мне глубоко, абсолютно, совершенно… по хрен на тебя.
Я едва успела отлипнуть от стены, и как кошка отпрыгнуть на два шага назад, до того, как он вышел из палаты. Я даже обернулась в это время за спину, словно увидела там что-то интересное, а Верейского увидела не сразу.
— Привет! — улыбнулся он, когда я его якобы неожиданно увидела и остановилась.
— Привет! Всё хорошо? — всматривалась я в его снова гладко выбритое лицо.
— Теперь да, — шепнул он мне на ухо, проходя мимо. — Мы ждём тебя на улице. Машина справа от здания за углом, — добавил мой великий конспиратор.
Я кивнула. Сняв с лица улыбку, выждала для приличия с минуту, а потом бодрым шагом зашла в палату.
— Юлия Владимировна!
Она подняла на меня глаза, полные слёз.
Документы из моих рук легли на тумбочку рядом с флэш-картой. И я поняла о чём шла речь в начале разговора: Павел принёс Юльке запись, которой её шантажировали.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила я сдержано.
— Вызовите мне, пожалуйста, такси. Я поеду домой.
— Хорошо, — я достала телефон. Забила в программу заказа продиктованный адрес. И назвала номер машины, принявшей заказ. Насильно я её держать точно не буду. — Расчётное время приезда пятнадцать минут.
Она кивнула и молча начала натягивать одежду, доставая её из принесённого отцом пакета. Не глядя на меня. Ни на что не обращая внимания.
И я уже собралась уйти, как она вдруг сказала:
— Он улетел. Домой.
— Что?! — обернулась я. Хотя, конечно, правильнее было бы спросить «кто?». Но после всего, что она сказала Верейскому я совершенно не ожидала того, что услышала.
— Камиль, — её голос дрогнул. Она небрежно смахнула слёзы, шмыгнула носом.
Камиль?!
Мне потребовалось больше пары секунд, чтобы собраться с мыслями. После всего, что я сегодня про неё узнала, это было трудно.
— Главное, что он жив, он не в тюрьме. Для него всё закончилось хорошо. И правильно, что он улетел.
— Да, — шмыгнула она. — Правильно. Он мне не пара.
— Не пара? — усмехнулась я. — Но неужели это тебя остановит?
— Да, — уверенно кивнула она. — Не хочу его больше видеть.
Но почему-то я ей не верила.
— К счастью, иногда одного нашего желания или нежелания мало. Если тебе суждено с ним встретиться — встретишься. Я это точно знаю, — улыбнулась я.
И заторопилась туда, где ждали меня два самых главных в моей жизни человека — моя дочь и мужчина, которого я люблю. Мужчина, которого я не хотела встретить, но встретила. Мужчина, который заслужил правду.
Глава 33. Павел
— Привет! — она прижалась так, словно что-то изменилось.
Прямо у машины, всем телом, наплевав на проходящих мимо людей, положив на капот подаренный букет. Закрыла рот поцелуем и не дала ничего сказать.
И только когда сама разорвала этот поцелуй, сама же и взяла слово:
— Она не потеряла ребёнка, Паш. Она не была от тебя беременной, — задрав лицо, всматривалась она в мои глаза.
— Я знаю, — шепнул я, согласно кивнув. И, конечно, прекрасно понял, что она подслушивала.
Эльвира с облегчением выдохнула.
— Прости, что я не сказала тебе раньше.
— Не извиняйся, подозреваю, у тебя были для этого причины, — всматривался я в её невозможно синие и виноватые глаза. — Только если для тебя это важно.
— Для меня это очень важно, чтобы ты знал правду. Но я объясню потом. Сейчас о другом.
Она обернулась к бегущей с детской площадки Матрёшки.
— Мамочка! Мамочка! — басила она на всю улицу. Валера за ней едва поспевал. Это, кстати, он решил и припарковаться здесь, у жилого дома с детской площадкой, и выйти с Машкой погулять.
— Привет, привет, мой мышонок, — присев, раскинула Эльвира руки в стороны. И подхватила перепачканную песком дочь на руки. Нашу дочь.
Вздохнула глубоко, словно собираясь с духом, и резко повернулась ко мне.
— А папа казал, что ты не будись миня ругать за то, что я лазбила чишы.
Эльвира так и замерла с не успевшими сорваться с губ словами.
— Папа?! — смотрела на меня во все глаза.
— Я умею считать, — пожал я плечами, улыбнувшись. — У меня правда всё хорошо с математикой.
— И ты молчал? — отмахнулась она от Матрёшки, что потянулась к её лицу.
— Нет. Я был очень красноречив, — потёр я подбородок. — Я побрился. Даже два раза за день.
— Паш, — она уткнулась в моё плечо.
И я обнял их вместе с Матрёшкой.
— Я люблю вас. Обеих, — прижался щекой к её макушке. А к другой щеке тут же прижалась перепачканная песком мордашка. — А теперь в два раза больше люблю.
— Ты не представляешь, как я тебя люблю, — прижалась она крепче. Сглотнула.
— Нет, нет, нет, — заставил я её посмотреть на себя. — Сейчас точно плакать не надо. Рано.
— Рано? — удивилась она.
— Мамочка, ну ты жи ни будись ругаца? — взяли её лицо в плен маленькие ладошки и развернули к себе.
— Какие ты уже разбила часы, Маша?
— Папины, — невинно хлопала глазами Матрёшка.
— Показывайте, — смотрела Эльвира то на Матрёшку, то на меня.
