Ханна снова выглянула в окно на реку, оттянув ремень, и заплакала. Голос дрогнул.
– Но Дебва, а если бы вода потекла в машину и ты утонула?
Там, где когда-то упали и остались обломки моей машины, я теперь сеяла семена веры
Я встретила ее испытующий взгляд и убежденно прошептала:
– Иисус… непременно… позаботился бы обо мне. Я люблю Иисуса и верю, что он позаботился бы обо мне, даже если бы я утонула.
Мы долго-долго смотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что душа этой пятилетней девочки, скрытая за ее большими карими глазами, гораздо, гораздо старше. Кайра наблюдала за безмолвным диалогом. То был урок. Поймут ли девочки? Казалось, Ханна хотела понять. Вглядываясь в мое лицо, она щурилась и кусала губу, словно надеялась прочитать мои мысли и потому очень старалась. Всю оставшуюся дорогу она сидела неподвижно и молча.
«О чем думает эта малышка? Молю, Иисус, пусть она думает о Тебе. Подскажи ей, пусть зовет Тебя в минуты опасности. Пусть научится Тебе доверять».
Я и понятия не имела, сколь важным станет этот разговор. Там, где когда-то упали и остались обломки моей машины, я теперь сеяла семена веры.
6. Расставание
Сырым утром в начале апреля, под мокрым снегом, я отвезла Элли и Эндрю к Старле, затем – Ханну на ее «Высокий старт», остальных – по школам и направилась в город, на совещание в УДС. По стеклу суетливо скребли «дворники». Из-под колес других машин летели потоки жидкой грязи. Дорога была забита, транспорт еле двигался.
Не хватало еще опоздать.
В Управлении составляли план того, как постепенно перевезти детей к Карен, позвали и меня – помочь – и я была за это благодарна. Ну вот наконец и парковка! Доехала! И у меня еще оставалась пара-тройка минут.
За полтора часа мы с Карен и Эллен выстроили понедельный график работ на предстоящие полгода. Проверки дома, визиты, ночевки, родительские курсы, консультации психолога и выборочный тест на наркотики для Карен… Итог обнадеживал. План получился обстоятельным, Карен воодушевилась. Эллен должна была представить этот план на одобрение судье по делам несовершеннолетних. Я была приемной матерью уже много лет, и за все годы ни разу не видела, чтобы судья отверг рекомендации сотрудника Управления. Если Карен не годится на роль матери, это покажет интенсивный надзор. А если она на эту роль подходит, то за полгода детям будет легче перейти из приемной семьи к материнской опеке.
Через несколько дней я пригласила Карен на встречу в Центр помощи при нежелательной беременности. Я надеялась, что сумею и впредь строить отношения с ней на доверии, чтобы поддержать ее, когда детей передадут ей под опеку – конечно, если передадут. И я не могла не заметить, что в последнее время Карен набрала вес. Снова беременна? Спрашивать я не собиралась, но может, сама проговорится? А я расскажу, как наш Центр может ей помочь.
Мы проговорили больше часа, я была признательна ей за откровенность.
– Я правда хочу сама растить своих младших. Деэнн неплохо уживается с родителями, думаю, там ей будет лучше. Но остальные пятеро должны быть со мной.
– Вам будет нелегко в роли матери-одиночки, – негромко заметила я.
Меня не оставляли невысказанные сомнения. Как она будет справляться с раздражением, стрессом, усталостью? Позволит ли кому-нибудь помогать ей? А если почувствует себя загнанной в угол или одинокой, станет ли звонить Уильяму? Вернется ли она к прежнему образу жизни, который вела с этим мужчиной, жестоким к ее детям? Родит ли от него новых? Казалось, возвращаться к былому она не собиралась. Я надеялась на перемены к лучшему и молилась, чтобы Карен позволила Богу завладеть ее сердцем и указать ей другой путь.
Ей предстояло беспрекословно выполнять все требования УДС еще как минимум полгода, чтобы получить детей обратно. Найти работу (сезонная работа, которую давал ей Эл, закончилась в декабре), подыскать жилье попросторнее, ходить к психологу. Согласно плану, она должна была и дальше воздерживаться от общения с наркоманами – такими как Уильям. Эти люди могли лишить ее шанса произвести впечатление ответственной женщины, желающей выполнять обязанности матери.
В отсутствие социального работника Карен, как мне показалось, вела себя немного раздраженно, возмущалась всеми правилами и предписаниями, но, тем не менее, утверждала, что готова сделать все. Я говорила, что можно воспринимать происходящее как благо. Карен такие взгляды не интересовали, она просто знала: если не сделает то, чего от нее ждут, ей не на что рассчитывать.
Я спросила, как развиваются ее отношения с Ханной и Эндрю. С Ханной часто ссоримся, призналась она. И вообще, во многих проблемах именно Ханна и виновата. Почему это Ханна не хочет ее навещать? В январе вон истерику закатила – мол, не поеду без надзора! Да, я вспомнила: сотрудница опеки тогда позволила девочке остаться со мной. Карен согласилась, хотя и была недовольна, и этот случай явно до сих пор не давал ей покоя.
Я объяснила: Ханна чувствует, что ее поездки к матери связаны с проблемами. А она этого чувствовать не должна.
Ну так она нарочно, ответила Карен. Манипулятор мелкий. Ей особое внимание нужно.
Я была разочарована. Я уже хорошо знала Ханну, чтобы утверждать, что ее беспокойство из-за поездок к матери – неподдельное чувство, а не попытка манипуляции. И ее страх в последнее время не ослабевал, а усиливался.
Я спросила: а что, если я оставлю Ханну у себя еще ненадолго? После того как остальным разрешат вернуться к матери?
– Я об этом подумаю, – пообещала Карен.
– Карен, а вы хотите растить Ханну? – спросила я.
– Я бы отдала ее на воспитание родителям или ее отцу. Но мои еще одну внучку не потянут, а ее отец сказал, что не может и работать, и присматривать за ребенком.
Выходит, она не прочь отдать Ханну, было бы куда?
Чем дольше мы говорили, тем больше Карен проявляла такое неприятие к Ханне, что я начала понимать: жить вместе им просто опасно. В сердце шевельнулся страх за девочку. Возвращать ее в такой ад? Невыносимо было об этом и думать!
– Если вы не хотите, чтобы Ханна возвращалась домой, может, подумаете о том, чтобы отдать ее нам под опеку или даже на удочерение?
Я бы никогда такого не предложила, если бы не почувствовала, что Карен не покидают мысли о том, как ей быть с Ханной. Или ей просто все равно, кто возьмет к себе дочку? Меня терзали опасения. Но с другой стороны… кто я такая? Есть ли у меня право задавать Карен подобные вопросы?
Незадолго до того однажды вечером, пока я молилась за маму Ханны, стоя возле ее кровати, Ханна прошептала:
– А тебе нельзя быть моей мамой?
Я поцеловала ее в лобик и прошептала в ответ:
– Я бы с радостью, но у тебя уже есть мама, и я уверена, она любит тебя и хочет, чтобы ты вернулась домой, – Ханна посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и покачала головой. И мне стало грустно.
