– Ладно. Но пообещайте, что будете следить за ситуацией и убеждаться, что с Ханной все хорошо, – раньше я никогда так не разговаривала с социальными работниками. Я знала: Эллен поняла, насколько серьезно я настроена. Но вряд ли она осознала, как мне страшно за Ханну.
Закончив разговор, я с трудом сняла с себя Ханну. На моей шее остались царапины от ее рук. Я крепко обняла ее.
– Я люблю тебя, Ханна. Я люблю тебя, и Иисус любит тебя.
Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Ханна успокоилась настолько, чтобы выслушать меня. Я объяснила, что ей придется поехать к матери и что изменить это не в моих силах. Напомнила, что буду навещать ее и следить, чтобы все у нее было в порядке. Ее глаза остекленели, в них застыли безнадежность и обреченность. Она замыкалась в себе. Этому она научилась в минуты, когда ей было страшно. Плач прекратился. Дыхание замедлилось. Не глядя на меня, она высвободилась из моих объятий.
Ее глаза остекленели… Она замыкалась в себе. Этому она научилась в минуты, когда ей было страшно
Я довела ее до машины, помогла сесть и сама пристегнула. Она упорно отказывалась смотреть на меня.
Внезапно тишину в машине нарушил капризный плач Элли. Она хныкала, пока я не достала из сумки бутылочку и не дала ей. Кайл и Кайра переглянулись. Сочувствовали Ханне или предвкушали, как расскажут матери о том, что Ханна закатила истерику и доставила ей лишние неприятности? По опыту общения с ними я знала, что они всецело преданы матери, а не Ханне. Так выдрессировала их Карен.
Я вывернула на дорогу и направилась через весь город к дому, который недавно сняла Карен. Дом был хорош – двухуровневый, с пристроенным гаражом, новее и просторнее предыдущего, а за домом во дворе стояли отличные качели. Но все это новое великолепие не отменяло страх, поселившийся в наших сердцах – моем и Ханны.
Кайл и Кайра вылетели из машины, торопясь первыми вбежать в дом к матери. Эндрю не спешил, я тем временем вынимала Элли из автокресла. Ханна не двигалась с места, не отстегивала ремень и не смотрела в окно. Она сидела, уставившись на крышку бардачка, на ее прелестных смуглых щечках сохли слезы.
Направляясь к дому, я первым делом обратила внимание на округлившийся живот Карен – несомненный признак беременности. Но для новых известий день был как нельзя более неподходящим, и я сделала вид, будто ничего не заметила. Лицо Карен осветилось радостью, пока она обнимала Кайла и Кайру. Эндрю мялся позади них.
Посадив Элли к себе на бедро, я прихватила из машины открытую упаковку памперсов и направилась к двери. Трое детей уже скрылись.
– Нашли качели во дворе за домом, – пояснила Карен.
Передавая ей Элли, я спросила:
– А вы готовы принять их всех дома так сразу, без предупреждения?
Карен рассмеялась и покачала головой.
– Даже не знаю. Я так удивилась, когда Эллен позвонила мне. И немного растерялась, – от такой откровенности одно из моих опасений усилилось. А не поведет ли она себя от растерянности по-старому? Особенно потому, что снова ждет ребенка? Улыбнувшись, я извинилась и ушла за следующими коробками и Ханной.
За время моего отсутствия она не шелохнулась. И по-прежнему смотрела на бардачок.
Я отстегнула ее ремень.
– Пора выбираться, детка, – сказала я так ласково, как только могла. Я сдвинула ее ноги вбок, на край сиденья, подхватила ее под мышки. Она казалась потяжелевшей и почти безжизненной. А когда я попыталась заглянуть ей в глаза, она отвернулась.
Бок о бок мы медленно направились по дорожке к дому и подошли к двери. Карен уже унесла Элли наверх. Я пыталась подать Ханне руку, но она не взялась за нее и сама поднялась по ступенькам. В доме она направилась прямиком к дивану и села на краешек.
Сердце содрогалось от боли. Сдаваться всегда нелегко, а на этот раз мне, казалось, не выдержать.
Слышно было, как во дворе за домом смеются другие дети. Карен с улыбкой наблюдала за ними через застекленную дверь столовой, ведущую в патио. И пока она ненадолго отвлеклась, я встала на колени рядом с Ханной.
И обняла ее.
– Я знаю: взрослым ты не веришь. Мы все тебя подводили. Но Иисусу можно доверять. Когда он тебе понадобится, позови Его. Он тебя никогда не подведет, – на долю секунды Ханна взглянула мне в глаза и снова отвернулась.
Мне показалось, что Бог велит мне предать Ханну Его воле. Мне надлежало довериться Ему – последовать тому же совету, который я дала девочке. Сердце содрогалось от боли. Сдаваться всегда нелегко, а на этот раз мне, казалось, не выдержать. Но Бог, несомненно, любил Ханну больше, чем я. Господи, вверяю ее Тебе.
Краем глаза я увидела, что к нам идет Карен. Я поцеловала Ханну в лоб и поспешно поднялась, не желая привлекать к ней лишнего внимания. Но было уже слишком поздно.
Карен перевела взгляд с меня на Ханну.
– В чем дело, Ханна? С тобой все хорошо?
Преуменьшив значимость волнительных мгновений, я улыбнулась и объяснила:
– С ней все в порядке. Просто сегодня немного устала.
Ханна ни разу не взглянула на меня, пока я носила из машины коробки.
– Остальные вещи детей я привезу в ближайшие несколько дней. Не хватило времени собраться… – Я выглянула из дверей во двор и помахала детям на прощание. – Если что-нибудь понадобится – звоните, не стесняйтесь.
Ханна так и сидела не шевелясь в своем углу дивана. На сердце у меня было невыносимо тяжело. Я села в машину, тронулась с места и всю дорогу до дома плакала, не переставая.
II. Немыслимое
7. Подозрения
– Привет, Карен, это Деб, – сказала я в телефон несколько дней спустя. – Я приготовила как раз такой ужин, который нравится детям – лазанью с чесночным хлебом и салатом. Ничего, если я прихвачу его сегодня, когда завезу оставшиеся детские вещи?
Карен приняла предложение, мы назначили время приезда. Дни, прошедшие после возвращения детей к матери, стали для меня эмоциональной пыткой. Перед глазами стоял образ: Ханна цепляется за меня и рыдает. Меня мучила совесть за то, что я оставила ее у матери, от тревоги меня несколько раз бросало в слезы. Все ли у нее хорошо? Не больно ли ей? Как она себя чувствует? Все, что мне удавалось, – каждый день сдерживать себя, чтобы не сесть в машину и не помчаться спасать ее. И я совершала то единственное, что было в моих силах, – молилась за нее. Постоянно.
Мне хотелось в этом испытании целиком и полностью полагаться на Бога, и вместе с тем я никак не могла понять, почему Он допустил то, чтобы Ханна подверглась такому риску. Как мать приемной семьи, я смирилась с тем фактом, что мы живем в насквозь прогнившем мире – мире, постоянно злом и жестоком даже к детям, самым невинным из нас. С возрастом я осознала, что в существовании этого зла виновен не Бог – это дело рук врага человеческого. Ответ Бога на это зло вечен – только спасение во Христе принесет вечность, из которой изгнано зло. Но это знание не избавляло меня от душевных мук и тревоги за благополучие Ханны. Все, что мне оставалось, – вверить ее попечению Бога.
