В трубке было тихо.
– Джилл, вы меня слышите?
– Деб, мы с вами знакомы недавно, но я доверяю вашим суждениям. Что вы хотите мне сказать? Я слушаю.
Я чувствовала: она говорит искренне.
– Я убеждена, что произошел акт насилия, Джилл. Я никому о таком не говорю, но именно это мне подсказывает сердце, – в моей душе рос гнев, я была готова заплакать. Голос сорвался. – Это чувство не покидает меня уже давно. Но меня никто не слушал… до сих пор.
И снова тишина.
– Я рискну и поверю вам. Вашему чутью. Я представлю в полицию заявление об исчезновении человека, – ее решительный тон придал мне уверенности.
– Хвала небесам! Пожалуйста, известите меня, когда что-нибудь будет известно!
Я не знала, что мне делать – бояться или радоваться ее решению. Этот разговор состоялся в пятницу. Следующие четыре дня я не получала никаких вестей от УДС – и всеми силами старалась изливать свои тревоги лишь в молитвах Господу.
Теплый июльский ветерок залетал в окно кухни, приносил желанную свежесть и облегчение после жары. Я готовила ужин, Эл сидел за компьютером в маленькой комнате, прилегающей к столовой. Дети – двое наших и один подопечный, – валялись перед телевизором. Слышались только приглушенные звуки мультфильма и негромкий посвист ветра снаружи.
Вытащив из духовки сковороду, я включила газ и размяла говяжий фарш для тако. Едва мясо зашипело, зазвонил телефон на стене.
– Я возьму! – крикнула я. – Привет, Джилл! – Я сразу узнала ее голос. – Что это вы звоните в полшестого вечера? Я думала, в УДС работают до пяти!
– Чем вы сейчас заняты? – негромко, мягким тоном спросила Джилл.
– Готовлю ужин, – удивленно ответила я.
– Думаю, вам надо присесть.
– Ладно, – я убавила огонь под сковородой и отошла от плиты. Сердце сжалось. – А в чем дело?
– Я решила позвонить и сообщить вам лично, пока вы не узнали все из вечерних новостей. Ханну нашли…
– Где? – встрепенулась я.
– Деб… ее тело нашли в гараже у их дома. Она умерла. Уже довольно давно. Тело прятали в черном мусорном мешке. Мне очень, очень жаль.
Из комнаты словно выкачали весь воздух. Мне стало нечем дышать. Я вышагивала кругами, наматывая на себя длинный шнур желтого телефона, словно стягивала им собственное сердце, душила его, не давала снабжать кровью мой мозг.
– Нет. Нет. Нет, – шептала я.
Я была не в состоянии думать. Только чувствовала боль повсюду, она вонзала когти в мой живот, разрывала ими грудь, выдавливала из меня дыхание и жизнь. Я остановилась посреди кухни. Закаменела, не в силах выговорить больше ни слова.
– Мне пора, – голос Джилл дрогнул. – Из уважения к вам и потому, что я беспокоюсь за вас, я хотела, чтобы вы все узнали первой.
– Спасибо, – я с трудом выговорила единственное слово. И прижимала телефон к уху еще долго после того, как Джилл повесила трубку. Казалось, если я не положу трубку обратно на рычаг, может, мне удастся дольше не впускать известие в реальность. И тогда, может быть, в трубке снова послышится голос Джилл? И она скажет: произошла ошибка?
Господи Иисусе, неужели это правда? Ханна мертва? Как же я скажу Элу? А детям? Что я им скажу? Мои мысли неслись вскачь, а все движения, наоборот, замедлились.
Я была не в состоянии думать. Только чувствовала боль повсюду, она вонзала когти в мой живот, разрывала ими грудь, выдавливала из меня дыхание и жизнь
Повесив, наконец, трубку на место, я продолжала держаться за нее, а свободной рукой – за стену. Меня жгла боль. Пропало дыхание. И голос.
Не знаю как, но мне удалось вздохнуть, и я позвала:
– Эл, ты мне нужен! Прямо сейчас! – крик получился слабым, но отчаянным. – Эл!
– Что? – Судя по его ответу, он был слегка раздражен тем, что ему помешали, но едва увидел меня, недовольство исчезло, в глазах появилась тревога. Он бросился ко мне. – Что случилось? – прошептал он.
– Нашли тело Ханны. Она мертва. Наша милая малышка Ханна, – я всхлипнула. Эл обнял меня. Его била дрожь. Он плакал. Он прижался щекой к моей щеке, и я чувствовала его слезы.
На звуки плача из гостиной прибежали дети и застыли, широко раскрыв глаза. Они никогда не видели нас такими – отчаянно рыдающими в объятиях друг друга. Я обернулась к ним и сквозь слезы выговорила: «Ханну нашли». Других объяснений не потребовалось. По нашим слезам они поняли, насколько плохи эти вести – и все с плачем бросились обнимать нас. Мы все, вся наша убитая горем семья, сплелись в объятиях, чувствовали, как наши сердца разрываются от боли, скорбели, как никогда прежде. У нас уже не было сил стоять – и мы, не разжимая объятий, опустились на ковер, словно утонули в своей утрате. Этого просто не могло быть. Этого не могло случиться.
Прижимая к себе детей, я смотрела на кресло Эла, стоявшее в глубине гостиной. И словно наяву, я видела Ханну, видела, как Эл читал ей книги в этом кресле. Видела, как она улыбается и приникает к его груди, а он переворачивает страницы. Я отчетливо видела ее. Нет, не может быть, чтобы ее не стало!
Хелен тем вечером гостила у подруги. Мне предстояло позвонить ей и сообщить страшную новость. Она будет безутешна. Она обожала Ханну.
Все мы любили Ханну.
Всю мучительную ночь я боролась с Богом. Почему? Почему Он допустил, чтобы Ханна, возвращенная под опеку Карен, погибла? Это же бессмыслица, ведь мы так старались оставить ее у себя, уберечь ее! Почему мне так и не удалось донести до УДС свои тревоги – еще до того, как дочку вернули Карен, и после того, как это случилось? Неужели во всем виновата я?
Я вспоминала тот страшный день, когда мне пришлось отвезти Ханну обратно к матери. Ошеломленная решением судьи, в страхе за Ханну, я понимала, что она возвращается в опасное место, где никто не станет ее любить.
Эл забылся беспокойным сном рядом со мной, а я никак не могла уснуть. Взбивала подушки, ворочалась с боку на бок. Мой разум наотрез отказывался успокаиваться. Надо было забрать ее оттуда! Но закон был не на моей стороне. А вот теперь закон все-таки вмешался, но слишком поздно. В новостях сообщили, что матери, уже заключенной в тюрьму, предъявили еще одно обвинение – в убийстве. Эту ночь за решеткой провела не только Карен: я тоже чувствовала себя узницей невыразимого горя и неутихающей боли. Я лежала во мраке моей комнаты. Во мраке моей души.
И удивилась, когда в щель между шторами заглянуло солнце. Мне казалось, больше оно никогда не взойдет. Семья спала, а я выскользнула из-под одеяла, набросила халат и пошла вниз, варить кофе. Было лето. Дом еще какое-то время побудет в тишине.
