Итак, теперь мы знали вердикт семьи. Но что скажет Карен? Она не предлагала усыновление, только просила взять ребенка под опеку. Если других желающих не найдется, что казалось маловероятным, Карен придется выбирать: либо мы, либо Управление.
Я отправила Карен письмо, в котором объяснила, что мы сможем поговорить про ребенка в следующий раз, когда ее привезут в Каспер, изложила варианты и оставила исход дела в руках Божьих.
Но пока тянулись дни, я с удивлением обнаружила, что по-прежнему веду внутренние споры по тому же поводу. Правильно ли мы решили с Элом? Ведь так мы навсегда свяжем себя с убийцей Ханны! Не будет ли радость воспитания этого ребенка омрачена тенью прошлого? Боль за Ханну не покидала меня, я понимала, что впереди еще много скорби. Я плакала. И в ванной, и одна в машине. Плакала, когда Эл уезжал на работу, а детей не было дома. Плакала часто, и всегда одна. Я понимала: эти слезы необходимы, чтобы оплакать Ханну. Но приходилось осмотрительно выбирать место и время для скорби.
Я решила не обсуждать все это ни с кем из местных подруг. Они стремились уберечь меня от страданий, причиненных мне встречами с Карен – страданий, которые я не могла отрицать, хоть и знала, что я призвана к этой связи. Мне посоветовали бы перестать с ней видеться. Да и общественность относилась к ней враждебно. Кто бы понял мое решение навещать убийцу Ханны, молиться вместе с ней, думать об усыновлении ее ребенка? Я просто не могла справиться с ненавистью окружающих, направленной на Карен, – мне едва хватало сил совладать со своим смятением. Все было слишком сложно.
Но Дейл и Лори из Техаса я открыла душу. Мы называли себя «друзьями завета»: мы обещали всегда говорить друг другу только истину Божью, призывать к духовной ответственности и вдохновлять. Я была с ними совершенно искренней.
– Не сюсюкайте со мной, – объяснила я. – Не пытайтесь утешать. Мне нужна только истина Божья.
Отнеслись они неоднозначно, но сказали, что поддерживают нас в решении усыновить ребенка и будут молиться, чтобы свершилась Божья воля.
Но мне требовалось больше времени, чтобы совладать со своими эмоциями в присутствии одного только Бога.
Через несколько недель после того, как наша семья приняла решение, от Карен из касперской тюрьмы мне поступил звонок с оплатой за мой счет.
– Алло, Дебра? Я в Каспере. Вы сможете приехать? – Голос Карен звучал увереннее, чем прежде, – он окреп, в нем сквозило волнение. Казалось, она рада меня слышать.
– Да. Сегодня вечером.
– Хорошо. Мне очень надо повидаться с вами. Вы поговорили с Элом насчет малыша?
– Да, поговорили. Расскажу при встрече. Это не телефонный разговор.
Я любовалась ослепительным закатом через кухонное окно, споласкивала посуду после ужина и ставила ее на сушилку. Дети прибрались в доме и разошлись по комнатам заканчивать уроки. Эл устроился в кресле и смотрел вечерние новости.
Я объявила, что мне надо съездить в магазин и что я скоро вернусь. Закончив негромким «ну, я поехала» и дождавшись понимающего взгляда от Эла, я взяла ключи.
К моему приезду в тюремном вестибюле уже собралось несколько человек. Джин в окошке дружески улыбнулась.
– Я уже знаю, к кому вы приехали. Сейчас я вас впущу, а потом вызову ее.
Я была благодарна Джин за то, что она не стала называть фамилию Карен по громкой связи, оповещая всех. Прошло уже два месяца с тех пор, как стало известно об убийстве, но местная пресса по-прежнему публиковала материалы о нем и приближающемся судебном процессе, а общественность продолжала негодовать. Я улыбнулась Джин и показала ей в окошко поднятые большие пальцы.
Пройдя в комнату для свиданий, я стала ждать. Через несколько минут надзиратель привел Карен.
Мы обнялись. Еще не успев сесть, Карен спросила:
– Что вы решили?
Потом она села и положила сложенные руки на стол. К деловому разговору она была готова. В отличие от меня – я все еще сомневалась, так и не получив окончательного подтверждения от Господа. И теперь медлила, не зная, стоит ли заговаривать о решении, которое я собиралась предложить Карен.
– Мы поговорили, – я откинулась на спинку своего стула и положила руки на колени. Мне хотелось, чтобы этот разговор прошел легко и свободно. Придавать ему характер сделки я совсем не желала. – И вот что мы думаем. – Карен склонила голову набок, готовая выслушать. – Мы считаем, опека не в интересах малыша.
Радостное ожидание на лице Карен сменилось разочарованием.
– Подождите, я еще не закончила, – предупредила я. – Вы сами понимаете, что не сможете вырастить этого ребенка. Вы в тюрьме, и без семьи малыш, находящийся под опекой, всю жизнь будет в подвешенном состоянии. Если его возьмет под опеку УДС, они обратятся в суд и лишат вас родительских прав. А потом отдадут ребенка в приемную или патронатную семью, незнакомым людям, потому что никто из родственников не возьмется его растить. Решать вам. Мы готовы усыновить этого ребенка, но оформлять опеку не станем. Вы можете предоставить решение УДС или принять его самостоятельно. Нам надо как следует подумать и помолиться, чтобы понять, что будет лучше для ребенка.
Наши взгляды скрестились, как бывало уже много раз. Казалось, в глубине души мы нашли понимание. Истину, которую не передать словами. Внутри меня что-то встрепенулось. Новые, глубокие и позитивные чувства к Карен пустили ростки. Эти чувства мог пробудить только Бог. Мало-помалу в нас зарождалась любовь – и уносила нас от суровой реальности в край чистой благодати.
– Не знаю, – выговорила Карен. – Не хочу, чтобы моего ребенка забрало УДС, но не уверена, готова ли я отказаться от моих прав на него и отдать на усыновление.
Я сидела молча, не мешая ей осмысливать выбор.
– Ребенок должен появиться на свет не раньше конца октября, – напомнила я. – У вас еще есть время. Но немного. Если решите, что готовы отдать его нам на усыновление, надо будет найти юриста и начать процедуру. Мы поговорим еще раз. Решение за вами. Верю, Бог поможет вам принять его.
Мне самой требовалось последовать собственному совету – вверить исход дела Богу. Нельзя было эмоционально привязываться ни к тому, ни к другому результату. Ни в коем случае, пока мои душевные раны еще настолько свежи. Я не доверяла себе, сомневалась в своем умении понять, что будет лучше для ни в чем не повинного и ничего не подозревающего младенца, продолжающего расти под сердцем Карен. Нам обеим предстояло ждать вестей от Бога.
Свидание было кратким – может, минут пятнадцать. Вернувшись домой, я прошла в гостиную, где Эл вопросительно взглянул на меня. Я улыбнулась и подмигнула: о нашем решении услышали. Оставалось только ждать, когда Бог обратится к Карен. Ждать сколь угодно долго.
