За полчаса «скунсовоз» завели, привели в порядок, прогрели, и теперь он ждал у входа в отель. Пристегивая ремень, я поблагодарила замечательных людей, которые помогли мне. Мои волосы были мокрыми и растрепанными, мои ноги – все еще ледяными, но теперь я чувствовала их. «Печка» в машине проработала с четверть часа, и было тепло. Я облегченно вздохнула и устроилась за рулем.
Метель усилилась, но теперь у меня имелись включенные фары и полный привод, чтобы доставить нас домой. Бог одержал еще одну победу. Мы находились на Его попечении и под Его присмотром. Я нисколько не сомневалась, что мы доберемся до дома.
Я думала о детях, которые ждали нас там. Нужно еще растопить печку и приготовить ужин. Но Кортни уже наконец-то будет в своей новой семье.
IV. Путь, пройденный до конца
20. Робкое приветствие
«И жили они с тех пор долго и счастливо».
Проснувшись на следующее утро, первое для Кортни утро в новом доме, я почему-то решила, что все мы на некоторое время заслужили сказочную жизнь. В конце концов, мы вынесли более года тревог за пропавшего ребенка, которого любили; ужас и шок от вестей об убийстве; тревожную новость о беременности Карен; нашу нерешительность, пока мы выбирали между опекой и удочерением; стресс от вовлечения в расследование и неожиданной конфронтации с Управлением, разрушившей наше давнее доверие к нему, и, наконец, битву за Кортни в суде. Кроме того, за последние четыре месяца в нашу семью вносило раздор мое решение навещать убийцу. Злоключения со «скунсовозом» накануне вечером стали завершением испытаний, битвой с природой и механизмом. Мы выбились из сил, и я считала, что нам необходима передышка.
Но жизнь – не волшебная сказка, безмятежного хэппи-энда нам не полагается. Нам суждено участвовать в гонке, пока нас не призовут на небеса, но до этого, как полагала я, всем нам еще далеко. А пока требовалось дождаться, пока исцелится моя скорбящая семья и пока все привыкнут к новой жизни – а мне все это время предстояло заботиться и о своих, и о двух подопечных.
К счастью, забота о малышке придала всем нам сил. Мы понимали, что Кортни не заменит Ханну. Каждый из нас все еще боролся с гневом и злостью не только на Карен, но и на УДС. Лишь время и Святой Дух могли преобразить сердца, но каждый из нас по крайней мере мог выразить мысли и чувства и увидеть, что его мнение уважают. Мы привыкали к новому так гладко, как не могли и пожелать.
Жизнь – не волшебная сказка, безмятежного хэппи-энда нам не полагается. Нам суждено участвовать в гонке, пока нас не призовут на небеса
Карен в очередном телефонном разговоре спросила, не могу ли я привезти к ней Кортни. Я молилась долго – и решила позволить ей разок увидеть малышку. Если потом, когда подрастет, Кортни захочет повидаться с родной матерью, я отвезу ее. Мы с Элом решили, что детям не обязательно знать об этом единственном свидании, которое их наверняка расстроит, поэтому я рассказала о том, куда собираюсь, только нескольким близким подругам, попросив их молиться за меня. Даже они высказались против, считая неправильным любое проявление милосердия к матери-убийце. И они понимали, что эта поездка окажется психологическим испытанием для меня, и пытались меня уберечь. Но я знала, что должна надеяться на Бога, который направит меня.
В первую неделю декабря 1998 года, когда Кортни было всего пять недель от роду, я решила, что подходящий момент настал. Холодало, серые тучи нависали низко над головой, предвещая перемену погоды. Я молча вела машину. Ветер усиливался. Я поглядывала в зеркало заднего вида и убеждалась, что Кортни крепко спит в своем автокресле. Ее мягкие темные волосы выбивались спереди из-под розовой вязаной шапочки. Я укрыла ее пушистым зеленым одеяльцем, чтобы видно было только личико, и малышке было тепло и уютно. Я улыбалась. Для меня она была подарком судьбы.
Ветер хлестал по машине, а я, крепко держа руль, боролась не только с ним, но и с собственными сомнениями. Правильно ли я поступаю? Мысленно я вернулась в тот день, когда родилась Кортни. Карен ее так и не показали. Но в глубине души я чувствовала, что все верно. Меня словно побуждали проявить милосердие и доброту к Карен – как свидетельство Божьей любви к ней. Да, суд еще не состоялся, приговор не прозвучал, но признание Карен означало, что она никогда не выйдет на свободу.
Я проехала через Ласк, мимо старых кирпичных домов с широким крыльцом, стоявших вдоль Мейн-стрит, пересекла рельсы, свернула на длинную подъездную дорогу к тюрьме и поймала себя на том, что прибавляю скорость. Мне не терпелось покончить с этим свиданием. Я ехала медленно, но сердце неслось галопом. Мной владело смятение. Я уже не на шутку сомневалась в своих действиях и их причинах.
Что подумала бы Ханна, увидев меня сейчас? Расплакалась бы от потрясения? Сказала бы мне: «Нет, не надо туда ехать. Мама недостойна видеть Кортни. Она не заслуживает ничего хорошего. Она злая, бессердечная и жестокая. Она убила меня. Как ты можешь везти к ней Кортни после всего, что она натворила?» Или сказала бы, что простила мать и я тоже должна проявить милосердие и привезти Кортни? Ханна была такая милая и ласковая. Я не сомневалась, что она посоветовала бы мне то же самое, к чему, как я знала, побуждал меня Бог.
Слова из второй главы Послания к Ефесянам отозвались в моем разуме и сердце:
«Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил вас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, – благодатию вы спасены».
Я даже предположить не могла, почему Бог посылает меня в тюрьму с обожаемым новорожденным ребенком, на свидание, которое наверняка окажется пыткой и для меня, и для матери. Просто знала, что все это как-то связано с благодатью, и понимала: Бог ждет, чтобы я явила милость. Сколько раз сам он являл свою милость мне!
Парковалась я вся в слезах. Потом подняла глаза к небу, будто Бог там ждал моего решения.
– Господи, мне кажется, я не справлюсь, – молилась я. – Я же не сумела защитить Ханну. Неужели я не смогла действовать в интересах Кортни, если привезла ее сюда?
Склонив голову на руль, я разрыдалась. А Кортни мирно спала. Шло время. Вскоре начнутся свидания, и если я не явлюсь вовремя, меня уже не впустят. Я знала, что должна повиноваться и следовать туда, куда меня явно направляет Бог.
Я вытерла слезы, и глубокий покой заполнил в моем сердце место, которое пытался занять страх. Я повинуюсь. Я открыла заднюю дверцу, и снова пришлось сражаться с ветром. Даже ветер противостоит мне, Господи. Я отстегнула ремни, вынула Кортни, закутав ее в одеяльце так, что она стала похожа на крупный буррито. Сладкий запах детского лосьона, сохранившийся после утреннего купания, напомнил мне о том, как она невинна и беззащитна. Крепко прижимая малышку к груди, я направилась к переговорному устройству – сообщить о нашем приезде.
В зоне для посещений я раскутала мой драгоценный сверточек. Немногочисленные посетители заулыбались, когда я сняла с головки Кортни зимнюю шапочку, высвободила из-под нее темные волосы. Сотрудница тюрьмы, сидевшая за стойкой, тоже улыбнулась.
