С того дня, как нашли останки Ханны, прошел почти год, но мне до сих пор было больно думать, что о ее смерти никто не знал. Никто не искал ее. Долгие месяцы никто не догадывался, что ее убили и спрятали в доме, где так и жили ее мать, братья и сестры. Я стояла перед кучей мешков, их было без малого два десятка, и каждый из них напоминал мне о милой Ханне.
А теперь мы готовились к переезду. Мне оставалось либо выбросить все эти мешки в мусор, не открывая их, либо перебрать их содержимое, как я обещала Карен. Я решила сдержать слово. Дождаться, когда дети или уедут в школу, или будут заняты уроками, и приняться за дело. По два мешка за раз. Я понятия не имела, что найду, поэтому хотела дать себе время с запасом, которого хватит, чтобы отойти от волнений, если они вдруг возникнут.
Я подергала туго стянутый узел на первом мешке, разозлилась, закрыла глаза, ткнула пальцами в мешок и продолжала давить, пока не проткнула в нем огромную дыру. Банные полотенца и постельное белье. Это еще ничего. Отдам в «Гудвилл». Я собралась с духом и взялась за второй мешок, поменьше. Лифчики и трусики. Явно белье Карен.
Перевернув мешок вверх дном, я вытрясла все, что в нем было; выпала и пачка полароидных снимков – пять или шесть фотографий. Карен с каким-то мужчиной. Они не предназначались для чужих глаз. Карен наверняка смутилась бы, узнав, что я нашла их. Я бы на ее месте – точно. Я разворошила белье, чтобы убедиться, что собрала все снимки. Выбрасывать их в свой мусорный бак мне было неловко, и я решила их сжечь. Сначала выбросила белье, затем поискала надежную емкость – положить в нее фотографии.
А дети? Эта мысль пришла мне в голову, пока я перебирала алюминиевые банки и инструменты на узкой деревянной стенной полке. Вдруг они почувствуют запах дыма из гаража? Я нашла ржавую банку из-под кофе, полную гвоздей и шурупов, высыпала из нее всю эту мелочь. По спине пробежал холодок, словно я заметила взбирающуюся по запястью ползучую мерзость. Я взглянула на два лица на снимке. Карен и незнакомый мужчина улыбались. Но мне показалось, что его глазами на меня смотрит само зло.
Я быстро бросила снимки в банку, поставила ее на пол гаража и поспешила в дом за спичками, надеясь, что дети заняты, поэтому не заметят, как я крадусь в кухню и роюсь в ящике.
Отыскав зажигалку для барбекю на длинной ручке, я на цыпочках ушла обратно в гараж.
Банку из-под кофе я вынесла, поставила ее на подъездную дорожку, щелкнула зажигалкой и увидела, как пламя пожирает снимки. Когда от них не осталось ничего, кроме пепла, я бросила в банку пригоршню земли.
Что там еще? Простыни и полотенца? Не хочу я в доме ничего из этих мешков – разве что вещи детей Бауэр. Я выбросила все. Но это всего два мешка. Справлюсь ли я с остальными?
Я ушла в дом мыть руки. И хотя отскребла их дочиста, все равно чувствовала себя запачканной, грязной. Меня встревожила не столько непристойность снимков, сколько злоба в глазах мужчины. Его глаза и улыбка постоянно напоминали о себе, при мысли о них по спине пробегала дрожь. Карен в его объятиях казалась мне невинным мотыльком, прилипшим к клейкой ленте от насекомых.
Несколько дней я собиралась с духом и продолжала распаковывать мешки. Я вскрывала их, вытаскивала детскую одежду и игрушки, и откладывала в сторону. Затем я стирала одежду и чистила игрушки. После всех сердечных мук, смятения и потрясений я могла хоть чем-то доставить радость детям Карен и слегка успокоить мое измученное сердце.
Однажды утром я отвезла детей в школу, вернулась домой и направилась в гараж, чтобы закончить разбирать мешки. Прошла неделя. Мне оставалось всего два. Подтащив один из них к себе по бетонному полу, я разорвала пластик. Внутри нашлась одежда Карен, ее бумажник и обувь. Сандалии на деревянной подошве со стуком вывалились из мешка на пол, и я отпрянула. При виде этих сандалий мне мгновенно вспомнилось первое свидание с Карен в тюрьме, когда она рассказала мне, что произошло в ночь гибели Ханны. Со слезами на глазах я вспоминала страшные слова Карен о том, как она пинала Ханну куда попало, в том числе и по голове, и череп девочки треснул…
Сандалии на деревянной подошве со стуком вывалились из мешка на пол, и я отпрянула
Несколько минут я сидела в оцепенении, не сводя глаз с сандалий. Неужели это и есть орудия убийства? Нерешительно взяв по сандалии в каждую руку, я поднесла их к груди и зажмурилась. Если бы я только могла уберечь тебя от них, мысленно воззвала я к Ханне. Если бы смогла защитить тебя от этих ударов. Я беззвучно плакала, прижимала к себе сандалии и заметила, что тихонько покачиваюсь, словно держу на руках Ханну. Мне вспомнился стих из Библии:
«Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин 16:33).
Я чувствовала, как Иисус говорит: «Ты не смогла бы защищать Ханну всю ее жизнь. Ты не в силах защитить родных детей от греха этого мира. Но что бы ни использовал сатана во зло и чего бы ни делал грешный человек, Я могу принести жизнь и возрождение. Доверься мне. Есть жизнь, любовь и надежда и за пределами того, что ты видишь. За пределами того, с чем ты сталкиваешься сейчас».
Жалобный плач застрял у меня в горле. Дрожащими руками я осторожно отложила сандалии. Разум напоминал мне, что надо дышать, но я не могла. У меня закружилась голова, я поняла, что лишусь чувств, если не заставлю себя сделать вдох. Моим всхлипам, с которыми я чередовала судорожные вдохи, казалось, не будет конца.
Так прошло двадцать минут. Я оцепенела, но в тот момент это было даже к лучшему. Я молилась и благодарила Бога за то, что, пока я скорблю, Он рядом со мной, в гараже. Мне было даровано дыхание Его силы. Собрав содержимое предпоследнего мешка, в том числе и сандалии, я выбросила его в мусорный бак. Последний мешок я выкинула не открывая. И на этом закончила.
Я подмела угол гаража, в котором лежали мешки. Все кончено. Теперь надо перестирать оставшуюся детскую одежду, почистить игрушки и сделать шаг по пути к надежде.
– Господи, – молилась я, – прошу, очисти наш гараж и наш дом. Даруй нам мир и укажи мне, как я должна поступить.
Затем я позвонила Джилл. Ее заботам поручили детей Бауэр. Джилл не подходила к телефону, поэтому я оставила голосовое сообщение с просьбой перезвонить мне. Она перезвонила через несколько минут.
– Привет, Деб, это Джилл. Вы мне звонили. Я могу чем-то помочь?
С тех пор как мы добились опеки над Кортни, она всегда говорила со мной немного настороженно. Я понимала ее и старалась не принимать ее тон близко к сердцу.
– Я только хотела узнать. Я тут… эм-м… привела в порядок одежду и игрушки детей Бауэр, оставшиеся у них в доме. И подумала, что хорошо было бы собрать детей у нас за обедом или молоком с печеньем и отдать им их вещи. Что скажете?
Молчание.
Я грызла ноготь на большом пальце и вышагивала по кухне из угла в угол.
– Джилл, вы меня слышите?
– Слышу. Просто задумалась. Мне понадобится спросить начальника. Если он разрешит мне обзвонить семьи, в которых дети живут сейчас, и если они согласятся, тогда, пожалуй, это можно устроить. Дети не видели друг друга уже несколько месяцев. Один проходит непростое лечение у психолога, и я не уверена, что он сможет приехать. Не знаю даже, не станет ли встреча им в тягость. А может, наоборот, будет кстати. Я с вами свяжусь, – пообещала она с явным сочувствием.
