– Спасибо. Может, как раз такой встречи им и не хватает для радости. Буду с нетерпением ждать вашего звонка, – обнадеженная, я повесила трубку.
Джилл перезвонила через несколько дней. Дети могли приехать, их опекуны вызвались привезти их к нам домой на общий сбор. Даже родители Карен разрешили Деэнн прийти к нам. Я была сама не своя от радости и запланировала сбор на дневные часы субботы. Дочери помогли составить меню и радовались возможности повидаться со всеми.
И вот настал знаменательный день. Я как раз ставила последнее блюдо с печеньем на кухонный стол, когда увидела, как к дому по проселочной дороге движется несколько машин. Обрадованная и взволнованная, я крикнула детям:
– Подъезжают!
Первая машина въехала в ворота и остановилась перед нашим домом. Вышли двое детей, серьезных и хмурых. О чем они думали? В дверь позвонили. Я распахнула ее и широко улыбнулась гостям.
– Кайл! Кайра! Как я рада вас видеть!
Они быстро и пугливо улыбнулись в ответ. Явно нервничая, они оробело замерли на месте, поэтому сопровождающей их женщине пришлось подталкивать их, направляя в гостиную.
Они в замешательстве? Не могут понять, как себя вести? Да как бы ни вели – я сделала скидку на их смущение и решила принять их радушно и с любовью. Мои дети приветствовали гостей улыбками, но держались на расстоянии. Им тоже было неловко. Первые несколько минут прошли скованно.
В дверь снова позвонили, на пороге появились еще две женщины, а с ними – Эндрю, Элли и Стивен. Пока я здоровалась с ними, последняя машина привезла старшую, Деэнн. Все шестеро детей были в сборе.
Братья и сестры расцвели улыбками, увидев друг друга. Их глаза радостно заблестели. Они бросились обниматься. Наш дом вновь наполнился смехом детей Бауэр.
Накануне вечером я разложила детскую одежду и игрушки на нашей террасе и накрыла их простынями и одеялами, чтобы никто не увидел их раньше намеченного времени. А через несколько минут после встречи я объявила:
– А у меня есть для всех вас сюрприз! Идем за мной на террасу.
Две моих дочери прошли вперед и подняли простыни и одеяла. Дети просияли. Взволнованно болтая, они перебирали знакомые вещи: куклы, шумную пожарную машину, машинки Hot Wheels… вспоминали, где чья. На террасе звенел смех. Я с трудом сдерживалась, чтобы не присоединиться к общему веселью. Мы с дочками с улыбкой переглянулись. Меня переполняли чувства.
С любимыми игрушками в руках дети поспешили в гостиную и затеяли игру.
Пора было познакомить Кортни с братьями и сестрами. Они обступили ее, осторожно трогали, говорили что-то ласковое. И то был чудесный миг.
Затем мы собрались вокруг кухонного стола с печеньем, угощениями и напитками. Следующие два часа пролетели незаметно, пришло время прощаться. Я попросила разрешения сфотографировать всех детей вместе с их новой сестричкой. Они забрались на диван, старшие обняли младших, все улыбнулись и дружно сказали: «Чии-и-з!»
Два часа любви и счастья. Два часа забвения ужасов, из-за которых их разлучили. Два часа веселого смеха, болтовни и шуточных потасовок, лакомств и напитков, крошек, беспорядка и радости. Воссоединение. А потом пришлось прощаться и разъезжаться по разным домам, к неродным людям, снова жить порознь. Но эти два часа были радостью. Радостью, не омраченной ничем!
22. Свидетельская трибуна
Лето 1999 года выдалось тихим и спокойным, и всем нам было легко и хорошо, пока однажды в июле в мою дверь не постучал полицейский с конвертом в руках.
– Вы Дебра Мерк?
– Да.
И он вручил мне повестку. Меня вызывали в суд. В августе. На слушание по делу Карен. Зачем? Зачем им я? Ведь Карен во всем призналась полиции. Ее признания записаны. Что я могла добавить?
Эл все еще осваивался на новой работе в Аризоне, и мне предстояло опять встретиться с судьей в одиночку. Я попросила мою верную подругу Шарлин съездить в суд со мной. По приезде мы отошли в уголок вестибюля, взялись за руки и вознесли молитву. Я нисколько не сомневалась, что Бог со мной, но нервничала и скучала по Элу. И была благодарна за его молитвы и за всю поддержку, которую оказывали мне друзья. Услышав свое имя, я сделала глубокий вдох и собралась с силами. Мы с Шарлин вошли в зал суда, где уже сидело несколько человек, и заняли места в дальнем ряду.
Через несколько минут судебный пристав ввел Карен. В зале воцарилось зловещее молчание. Волоча по полу цепь от ножных кандалов, своим лязгом заглушающую шарканье ног, Карен прошла к столу защиты. Один из адвокатов помог ей сесть. Она положила руки в наручниках на колени, метнула на меня быстрый взгляд и потупилась. Потом они с адвокатом зашептались о чем-то, сблизив головы.
– Всем встать! – прогремел пристав. В зал вошел судья. Он занял свое место, ударил молотком по подставке и объявил слушание открытым.
– Я готов выслушать ваши вступительные заявления, – сказал судья, глядя на обвинителей и защитников.
Так зачем меня все-таки вызвали? Я слушала, не пропуская ни слова.
Путаные и утомительные речи длились весь следующий час, меня спрашивали то об одном, то о другом, и до меня наконец дошло, зачем адвокату Карен и прокурору понадобилось мое свидетельство и как много от него зависит. Они знали, что Карен призналась мне в содеянном – как знали и то, что меня допрашивал детектив Марш, но я предпочла не разглашать содержание беседы с Карен и сохранить конфиденциальность. Но юристы не знали, что именно сказала мне Карен. И не знали того, считается ли разговор с мирянкой-капелланом конфиденциальным по закону. И того, как я могу подтвердить или опровергнуть их доказательства, если меня вызовут свидетельствовать в суде.
Кроме того, я узнала, что в Вайоминге нет никаких законодательных актов, отражающих вопрос конфиденциальности информации, предоставленной мирянину-капеллану. Мой случай вполне мог создать прецедент для появления такого документа. Уже этого хватило бы, чтобы ошеломить. Но это не шло ни в какое сравнение с осознанием того, что обе стороны видят во мне потенциальную угрозу, а значит, попытаются дискредитировать меня тем или иным образом.
Во время вступительных заявлений был момент, когда от слов адвоката кровь заледенела в моих жилах.
– …на протяжении всего этого периода мисс Мерк предпринимала попытки удочерения младшей из детей мисс Бауэр. Это удочерение состоялось в мае текущего года. Четырнадцатого мая ордер был подписан.
После упомянутого удочерения мисс Мерк, видимо, сочла, что ей больше незачем ссылаться на какие-либо привилегии и что она вправе беседовать с сотрудниками правоохранительных органов, окружной прокуратуры и всеми прочими, с кем только она пожелает.
Мы полагаем, что эта привилегия конфиденциальности существовала лишь потому, что у мисс Бауэр сложилось впечатление, будто бы мисс Мерк – духовное лицо. Ее приводили в помещение для духовных лиц. Она регистрировалась в тюрьме как духовное лицо. Насколько нам известно, разговоры о том, являлась она рукоположенным священнослужителем в то время или нет, не велись.
