– Нет. Как надзиратель в ведомстве шерифа.
Я с ошарашенным видом обернулась к нему, и кофе выплеснулся через край чашки.
– Надзиратель? Вы шутите?
– Поверьте, – сказал он, – если вы и вправду сочувствуете заключенным, нет более эффективного и личного способа на них повлиять, чем кормить, одевать, заботиться о том, где они живут и чем дышат. Так вы сможете реально изменить их жизнь.
Оказалось, он служит в чине капитана в одной из тюрем округа Марикопа. В ведомстве открылась вакансия, и, по его мнению, я могла бы на ней пригодиться. Он даже предложил написать для меня рекомендательное письмо.
– Деб, вы гораздо больше узнаете про заключенных и тюремную систему, если будете носить форму со звездой, а не уличную одежду и Библию.
Поначалу я отмахнулась от этой мысли. Абсурд! Я – надзирательница и помощник шерифа? В тюрьме? И это после библейских чтений, «Миссии спасения», учительства в воскресной школе, работы в Центре помощи при нежелательной беременности, роли матери в патронатной семье? С двумя подростками и трехлетней малышкой на руках? Мне хотелось быть капелланом, а не блюстителем закона. Я бы только посмеялась, но мешали два обстоятельства. Предложение обещало зарплату, а деньги нам требовались – на лечение Хелен. И мое сердце затрепетало от уже знакомого и непередаваемого чувства: я ощутила зов. Призыв предать себя воле Божьей.
Я ничего не говорила семье, пока она не собралась следующим вечером за ужином. А когда рассказала, звон ножей и вилок оборвался, и все уставились на меня.
– Ты с ума сошла? – воскликнул мой защитник Чарльз.
– Пожалуй, немножко. Я не прочь хотя бы попробовать. Я никогда даже не думала о работе такого рода, но мне не помешал бы взгляд с совершенно иной позиции.
– С этой твоей позицией мы изведемся от беспокойства, – судя по голосу, Эл вовсе не считал затею удачной. Тем не менее мой озадаченный муж, который поначалу со смехом отверг идею как безумную, поддержал меня в молитве о ней и в конце концов дал свое благословение.
На следующий день я записалась по телефону на предварительную встречу и собеседование. Оно прошло удачно и повлекло за собой несколько недель дополнительных собеседований, психологических тестирований и проверок на детекторе лжи. Наконец меня приняли. Занятия в учебном лагере для новобранцев должны были начаться через несколько недель, но еще до участия в программе, рассчитанной на шесть недель, я начала каждый день бегать, тренироваться и села на диету – словно на конкурс красоты готовилась.
В первый день в учебном лагере я увидела самых разных людей. Молодые, лет двадцать-тридцать. Только один был ближе по возрасту ко мне, сорокавосьмилетней.
Во что я ввязалась?
Так или иначе, я очень скоро научилась всему необходимому – и тому, как пользоваться электрошоковым оружием – тазером и опрокидывать противника на толстые маты.
И это было еще невероятнее, чем конкурс красоты!
Впервые облачившись в новую форму и взглянув на себя в зеркало, я не знала, смеяться мне или корчиться от стыда. И я сделала все сразу. Скажу лишь одно: рубаха цвета хаки прямого покроя, с короткими рукавами и пуговицами сверху донизу, а также темно-коричневые штаны с высокой посадкой и карманами-карго льстили мне гораздо меньше, чем наряды «Миссис Вайоминг». А что до аксессуаров, то форменный ремень с рацией, наручниками, карманом для перчаток, тазером и газовым баллончиком прибавили добрых четыре дюйма к обхвату бедер. Но оказалось, что ходить (и бегать) в тяжелых черных форменных берцах гораздо проще, чем танцевать на высоких шпильках. И в ботинках я не натирала пальцы ног.
Вход в ворота тюрьмы Эстрейя в первый день службы меня отрезвил. Побывать в тюрьме на часовом свидании – это одно. Но если задуматься о людях, запертых здесь на много часов и дней, колючая проволока и тюремные стены покажутся гораздо более зловещими. Прочные двери захлопывались с угрожающим лязгом. В воздухе висел застоялый запах раздевалки. Печальные лица, пустые взгляды. Никакой надежды. Я сразу поняла: капитан был прав. Жизнь в этих стенах жестока и сурова. Отсюда изгнано все, кроме самого необходимого. И если я хочу добиться перемен в жизни этих женщин, без пребывания в их реальности не обойтись.
Я думала, что явилась сюда, чтобы влиять на заключенных. И не подозревала, что влиять будут они – на меня.
24. Берцы и бляха
Я прикасалась к смерти только дважды. В одном случае я завернула трупик в старое посудное полотенце и похоронила в коробке из-под обуви во дворе за домом. Мне было шесть. Во втором случае – подхватила совком и отнесла в мусор. А теперь я держала обмякшее тело женщины с петлей на шее.
Казалось, только вчера я щеголяла на шпильках в усыпанной драгоценными камнями короне «Миссис Вайоминг». А теперь сменила их на берцы и бляху надзирательницы Мерк в тюрьме Эстрейя в Финиксе, штат Аризона. Несколько недель в учебном лагере – и меня направили в то роковое утро в корпус А. Эстрейя делилась на общие камеры и корпуса одиночных камер, каждый обозначался буквой. Корпусов было всего четыре. Корпуса А и В были чисто женскими, стояли рядом и соединялись длинным коридором. Мужские корпуса C и D находились чуть поодаль, в другой части тюремного комплекса; в них могли разместить более 1700 заключенных.
Каждый корпус представлял собой огромный двухэтажный следственный изолятор из бетона и шлакоблоков, разделенный на отсеки. В центре каждого помещалась цилиндрическая сторожевая вышка с окнами. Из нее надзиратель мог видеть все, что творилось в четырех двухэтажных отсеках с номерами 100, 200, 300 и 400. Все двери в корпусе управлялись электроникой с пульта в сторожевой вышке.
В корпусах А и В размещали заключенных четырех категорий: обычный режим, максимальный режим, строгий режим (особый надзор) и «одиночки». (Одиночек отделяли из-за характера обвинений: резонансные дела, насилие, жестокое обращение с детьми, сексуальные надругательства… боялись, что другие заключенные могут их просто убить.)
Закончив обход четырехсотого отсека, я связалась с напарницей по рации:
– Надзиратель Мерк – вышке корпуса А.
– На связи, Мерк.
– Обход закончен. Прошу открыть дверь отсека 400.
Раздвижная дверь со стальной рамой и окошком отъехала в сторону. Как только я вышла в коридор, дверь заскрежетала, лязгнула и резко закрылась. Дежурство только начиналось. Часы показывали 08:40. Я приближалась к запертой двери вышки, когда из рации донесся вопль надзирательницы, разорвавший утреннюю тишину.
– Корпус В… о… не-е-ет!
Из главного центра обеспечения безопасности тюрьмы ответили:
– Центр – надзирателю корпуса В. 10-9?
Принятый код. Просьба повторить сообщение.
