Я не знала, что стало с двумя старшими детьми той женщины, но братья близняшек явно появились на свет после них. Бог не просто так привел их обратно в мою жизнь – не только для телесной опеки на то время, пока их матери помогают. Может, у меня будет шанс сказать им о том, как Иисус их любит?
В печке треснул уголек, и я вернулась к реальности. А потом вспомнила, что сидела на этом же месте, когда близняшки вышли из своей комнаты и сказали мне:
– Дебра, мы хотим призвать к себе в сердце Иисуса. Ты покажешь нам, как это сделать?
В тот вечер меня как раз навестила подруга – Мэрилин Пипкин из кризисного центра помощи беременным в Лонгмонте, Колорадо. Она взяла одну близняшку к себе на колени, я – другую, и мы объяснили, что значит призвать к себе в сердце Иисуса, а потом вместе выслушали их святые молитвы о спасении.
Будет ли так же и с детьми Бауэр? Примут ли они Иисуса после того, как несколько месяцев подряд слушали мои молитвы? Я закрыла глаза. Спаси этих детей, Господи. Дай им и их матери познать Тебя так, как знаю я. Ты есть любовь. Ты – спасение. Ты – их единственная надежда.
3. Догадки
По всей маленькой комнате – в стенных шкафах, в комодах, под кроватями я находила сокровища: одежду, игрушки, заколки для волос… Прибравшись, я снова разложила их по «тайникам». Прошло пять месяцев с тех пор, как у нас поселились дети Бауэр. А через несколько часов все пятеро должны были вернуться после ночевки у матери – первой без надзора.
Шли вторые выходные декабря. Я блаженствовала, проводя субботу в кругу своей семьи, и бродила по дому, в тишине и покое. Большую гостиную наполнял запах смолы от рождественской елки. Эл ушел на работу, Сэди – в гости к подруге, Хелен и Чарльз разошлись по своим комнатам и наверняка с удовольствием проводили время в своем личном пространстве, в тишине и покое, пока не вернутся дети Бауэр. Никто не носился по гостиной. Никто не кричал и не дрался с визгом из-за игрушек. Все тарелки и чашки детского размера, которыми пользовались всякий раз, садясь за стол, теперь аккуратно стояли в посудном шкафу.
Я молилась, чтобы поездка детей к матери прошла успешно, как молилась постоянно с тех самых пор, как их мать накануне вечером заехала за ними. Несколько месяцев я держала связь с Карен, звала ее то в церковь, на занятия по изучению Библии, где она могла познакомиться с другими женщинами, которые подружились бы с ней и поддержали, то в Центр помощи, на личную встречу. Когда мне, приемной матери, доверяла мать-одиночка, впуская в свой мир, я старалась оказать ей всемерную поддержку.
Карен принимала мои приглашения в церковь – вероятно, чтобы повидаться с детьми. Несколько раз она приезжала в Центр помощи, чтобы наедине со мной обсудить, как у них дела. При этом она непременно рассказывала, как хорошо выполняет требования УДС – лишь бы детей вернули. Хоть я и не была посвящена в подробности бесед, условий и договоренностей между ней и УДС, казалось, она искренне старается сделать все, что нужно, только бы доказать, что она – ответственная мать и ей можно верить. В начале ноября Эл даже дал ей сезонную работу на полставки в Центре проведения мероприятий: финансовая независимость входила в список требований.
Мысленно я вернулась на несколько месяцев назад, к тому времени, как дети пробыли у меня восемь недель, а УДС попросило меня поприсутствовать на слушании дела с участием двух социальных работников, Карен и ее родителей (которые воспитывали старшую дочь, Деэнн). Насколько я поняла, меня пригласили лишь с одной целью: чтобы я рассказала о своем опыте общения с Карен с тех пор, как я познакомилась с ней в июне, и высказала свое мнение по поводу ее успехов. Когда пришла моя очередь, я высоко отозвалась о ее стараниях и добавила, что, как мне кажется, она со всей серьезностью относится к возвращению себе опеки над детьми. Пока я говорила, мы с Карен переглядывались и улыбались. Казалось, мы сдружились. Я довела до сведения соцработников, что Карен упоминала, сколь полезными оказались уроки родительских обязанностей, посещаемые по требованию. Все, что я увидела и узнала о Карен за краткое время нашего знакомства, внушало надежду.
Родители Карен, казалось, не были в этом уверены. Они качали головами и всем видом выражали серьезную озабоченность жизнью своей дочери и ее детей. Все время, пока я говорила, мать Карен заметно тревожилась, часто опускала глаза и смотрела на руки, сложенные на коленях. Она сидела неподвижно и молчала, но выражение ее лица было красноречивее всяких слов. Отец выражал чувства активнее: явно раздраженный, он ерзал на месте и качал головой.
В то время я думала, что ее родители смотрят сквозь призму ее былых поступков, да и еще, по мнению самой Карен, они не скрывали негативного отношения к тому, что все дети, кроме Деэнн, рождены в смешанных браках. Но через несколько месяцев мое мнение изменилось. Пожалуй, с моей стороны было наивно считать, будто мои два месяца наблюдений значат больше, чем почти тридцать лет, в течение которых Карен знают ее родители. Ведь былые поступки, которые повторялись, могли указывать на будущие решения. Возможно, у родителей Карен имелись веские причины сомневаться в ее пригодности для роли матери. Я вспомнила, как улыбалась соцработник во время моего выступления и как резко контрастировала с ее улыбкой печаль в глазах родителей Карен, пока они слушали меня и читали позитивный отчет сотрудников социальной службы, лежащий перед ними на столе.
Слушание прошло в сентябре, и мы разработали план подготовительного посещения. Карен выполнила требование УДС и переехала из дома родителей в свое жилье. В октябре она сняла в Каспере недавно отремонтированный домик. Сперва начались краткие визиты под надзором, раз в неделю: я привозила детей в дом к их матери, когда там присутствовал сотрудник УДС – часа на два, не больше, такое «свидание в песочнице». Я не могла не заметить: Кайл и Кайра, собираясь к маме, охотно садились в машину, Эндрю – спокойно, но как-то нерешительно, а маленькая Ханна явно тревожилась.
– Пожалуйста, не увози меня, Дебва. Я хочу быть здесь, с тобой, – умоляла Ханна. С приближением очередной поездки она все сильнее льнула ко мне. Я как могла уверяла ее: это ненадолго, я рядом, и добрая тетя из социальной службы тоже здесь…
– А через два часа я за тобой заеду, – говорила я. Она поддавалась на уговоры, но когда мы заходили к Карен, Ханна с четверть часа не отходила от меня, как приклеенная, и только потом убежала играть с остальными.
Когда я возвращалась, Ханна и Эндрю казались тихими и замкнутыми. По своему опыту общения с подопечными я знала, что к переходному периоду посещений дети адаптируются по-разному, но следов физического ущерба я не видела – и потому просто уделяла им двоим больше внимания и объятий, чтобы успокоить. Однако они вели себя так при каждом посещении.
Карен иногда бывала с нами в церкви, где держалась мило и застенчиво. Порой она даже ездила с нами куда-нибудь пообедать. Что поразило меня во время этих поездок, так это ее явная близость к Кайлу и Кайре и отчужденность от Ханны и Эндрю.
Сотрудники УДС регулярно интересовались моими наблюдениями, и я охотно высказывала свое мнение. В Управлении считали, что посещения проходят успешно, хотя мои опасения усиливались. Я поделилась ими с Элом, и он подтвердил, что я права.
