– Как правило, нет. Обычно у меня отвратительное настроение. А ты?
– А я с давних пор работаю до позднего вечера, а в Мадриде, бывает, и далеко за полночь.
– Ты так и не сказал, чем занимаешься, – напоминаю я.
Он поднимает простыню, смотрит на меня и с тихим у-уф придвигается ко мне ближе. В раздражении отшвыривает наш покров и снова принимается разглядывать меня. Я не протестую, любуясь им – тем, как он выгибает длинную мускулистую спину, созерцая меня.
– Твое тело – первозданная природа, – тихо произносит Хавьер, костяшками пальцев касаясь моих ребер, моего живота, целуя мой пупок, ногу. Ягодицы у него крепкие и упругие, я могу дотянуться до них, и, пока он исследует изгибы моего тела, я ощупываю его, поглаживаю бедра, сую между ними ладонь. Он с шипением втягивает в себя воздух. Я тихо смеюсь, и он поднимается на колени, предлагая себя.
Я не отказываюсь.
– Нагота во всей красе. Мне нравится.
Теперь мы предаемся плотским забавам игриво, не торопясь. Время от времени останавливаемся, выражая восхищение, взглядом или голосом спрашивая, как лучше – так или так. Он словно ворожит над моим телом – ласкает, целует, как я и мечтала, трогает губами каждую частичку, и я тоже не остаюсь в долгу. Сквозь стеклянные двери в комнату проникают лучи солнца, и мы наконец-то сплавляемся в соитии.
Пресыщенная, удовлетворенная, я лежу рядом с ним в лужах солнечного света. В этот момент я понимаю то, о чем раньше не задумывалась: зрелые, опытные мужчины имеют более глубокое и подробное представление о женском теле.
А может, это только Хавьер. Он поднимает голову. Опираясь на локоть, одной рукой убирает волосы с моего лица, аккуратно закладывая их за уши. В груди защемило, но я не шевелюсь. Свет каскадом низвергается на его резко очерченный нос, создавая сияющий фон для его волос. Я замечаю на его плече отметины от моих укусов. Трогаю их пальцем.
– Прости. Увлеклась.
Моргнув, он придвигается ко мне бедром.
– Ничего не имею против. Женщинам будут служить предостережением.
– Они штабелями падают к твоим ногам? – весело спрашиваю я.
– Теперь уже не в таких количествах, как раньше, когда я был моложе, но все равно, немало.
– Ты сейчас это серьезно говоришь? – хмурюсь я.
Подняв указательный палец, Хавьер перекатывается на бок, берет свой телефон, открывает какое-то приложение и показывает мне экран. На нем – обложка музыкального альбома и фото мужчины с гитарой; из глубины тени на него смотрит женщина. Название альбома на испанском, но имя мне удается прочитать – Хавьер Велес. И я узнаю руки, что держат гитару.
– Значит, это и есть твоя работа, из-за которой ты задерживаешься допоздна?
Он как-то грустно кивает.
Я обвожу взглядом огромный – очень дорогой – номер, и на меня нисходит озарение.
– Так ты знаменитость?
– Не здесь. – Хавьер лежит на боку, подперев голову ладонью. Он великолепен в своей наготе, и у меня мелькает забавная мысль: а вдруг сейчас кто-то смотрит сюда из офисных зданий и видит со спины его могучую фигуру?
– Значит, где-то ты все же знаменит? – широко улыбаюсь я.
– Ну, может быть, немного. Мои песни знают в испаноязычных странах.
Его слова медленно оседают в моем сознании, но, как ни странно, нервничать меня не заставляют, а, напротив, гасят мое беспокойство. Если он звезда большой величины, значит, я для него – всего лишь развлечение, как и он для меня.
– Ладно, уговорил. В следующий раз послушаю не одну, а несколько твоих песен.
Пальцем он обводит мой пупок.
– Сегодня вечером придешь?
Я приподнимаюсь в постели, толкаю его на спину и, упираясь ладонями в его плечи, распластываюсь на нем, как глазурь на торте.
– Для этого мне надо купить более приличный наряд.
Лежа подо мной, он чуть раздвигает губы в едва заметной улыбке; его глаза сияют.
– Мне нравится твое красное платье.
Я чмокаю его в шею.
– Найду другое красное платье. – И начинаю целовать его по-настоящему, неторопливо, основательно, наслаждаясь сочностью его губ, ароматом его кожи. – Ты так здорово пахнешь, лучше, чем любой из мужчин, которых я когда-либо встречала.
– В самом деле?
Я зарываюсь лицом в его шею и глубоко вдыхаю.
– Как океан, роса и… что-то еще. – Что-то пряное. Я пытаюсь найти этому определение, но понять не могу. И вдруг мы меняемся местами. Теперь он распластан по мне, как глазировка на торте. Его руки в моих волосах.
– Это очень сексуально, – шепчет Хавьер. Он тычется носом в мою шею, вдыхает, щиплет ее губами. И мы, сами того не замечая, снова начинаем утолять страсть, медленно погружаясь в блаженство.
* * *
Спустя некоторое время мы завтракаем. Я сижу, завернувшись в простыню; на нем – трусы-шорты. Мы пьем кофе, заваренный во френч-прессе, и едим слоеные пирожные. Хавьер достал их откуда-то вместе с маленькими зелеными плодами, которые я поначалу приняла за лаймы.
– Фейхоа, – объясняет он, разрезая пополам один плод. Внутри я вижу семена в форме средневекового креста. Они окружены мякотью, по виду напоминающей киви. Вкус мучнисто-сладкий, как у груши.
– Вкусно.
Хавьер кивает, чайной ложкой выскребая из кожуры мякоть. Пальцем поглаживает скромную татуировку на внутренней стороне моей руки – русалочьи чешуйки с надписью младшая сестра по внешнему краю рисунка. У Джози такая же.
– Расскажи про свою сестру.
Я смотрю на гавань, где по воде скользит в сторону моря парусник – наполненный ветром белый треугольник на фоне синевы.
– Мне трудно про нее говорить.
Хавьер молчит, давая мне возможность самой решить, рассказывать или нет. Но после секса я расслаблена, расположена быть откровенной; волна страсти смыла с меня мой панцирь. Я набираю полные легкие воздуха.
– Она была… то есть… она на два года старше меня. В детстве я ее обожала. Мама с папой были… – я вздыхаю, – …не слишком зациклены на своих родительских обязанностях, и до появления Дилана обо мне заботилась Джози.
Хавьер подбадривает меня кивком.
Я отпиваю маленький глоток кофе, держа чашку обеими руками.
– Она была чудесным ребенком, честное слово. Послушанием не отличалась, но и дурных задатков не имела. Школу не любила, это да, но, насколько помню, больших глупостей не совершала. А потом… – Я пожимаю плечами.
– Что было потом?
– Она изменилась. Точно не скажу, когда именно, но у нее начались проблемы. Она украдкой отхлебывала спиртное из бокалов посетителей, главным образом, у мужчин, а когда мы подросли, стала красть пиво и прочее из бара.
