Насмешливо фыркнув, Лео в шутку начинает боксировать с отцом, метя ему в живот. Саймон, подыгрывая сыну, сгибается в три погибели.
Утро мы проводим прекрасно. Сначала делаем остановку в кафе на горе Иден и заказываем себе роскошный завтрак. Сара весела и оживлена. Впрочем, это выходные, и она на два дня избавлена от школы. Лео, сидя рядом со мной, тараторит по сто слов в минуту, рассказывая о своих приятелях, о плавании, о спортивных играх и о своем новом увлечении – горовосхождении. Он читал про сэра Эдмунда Хиллари, одного из местных героев, который первым покорил Эверест.
– Мам, а долго ты поднималась на Голден-Хайнд
[23]? – спрашивает он, уминая ломтик бекона.
Воображение рисует мне восхождение на Эверест, я пытаюсь понять, что тянет людей в горы, и потому отвечаю не раздумывая. Я даже толком не помню, что это за вершина. Знаю только, что она находится на острове Ванкувер, где я якобы выросла.
– Точно не скажу. День, кажется.
– Не на Хайнд, – хмурится Саймон. – На нее пару дней надо класть, разве нет?
Сердце заколотилось так сильно, что его стук отдается в ушах. Наверняка я и покраснела, как рак.
– Ну конечно! – восклицаю я, похлопывая себя по щекам. – О боже. Мне так стыдно.
Саймон подталкивает меня плечом.
– Не переживай, милая. В богадельню мы тебя за это не отправим, правда, дети?
– Мамочка, я никогда не отправлю тебя в богадельню. Ни за что на свете, – говорит Сара очень и очень серьезно.
– Спасибо, солнышко. Я тоже тебя люблю. – Протянув через стол руку, я стискиваю ее ладонь.
– И дедушку мы тоже не поместим в богадельню, да?
– Что ты! Нет, конечно. – Я крепче сжимаю ее руку. – Дедушка у тебя молодец.
Но мой взгляд падает на Саймона, и я замечаю, что обычно свойственно женам, как у него чуть-чуть изогнулись губы. Я касаюсь его ноги под столом. Он накрывает мою руку своей ладонью.
* * *
Подъехав к Сапфировому Дому, мы про все это забываем, и я, для пущего эффекта, прежде чем войти, говорю:
– Дети, вы ведь знаете, да, что я полюбила этот дом сразу, как сюда приехала? Он восседает так высоко над всем…
– Как дворец! – кричит Лео.
– Да, как дворец. И потому ваш папа, узнав, что дом выставлен на продажу, купил его для нас.
– Я хочу посмотреть оранжерею, – заявляет Сара.
– Чуть позже, милая. – Я улыбаюсь Саймону. – Сначала давайте посмотрим сам дом, балконы, все чудесные вещи, что в нем есть. – Я распахиваю дверь: – Па-ра-ба-пам!
Дети вбегают в дом и замирают.
– Вот это да! – восторгается Лео. Поворачиваясь вокруг своей оси, он пытается охватить одним взглядом все, что его окружает.
Сара более сдержанна. Ступает осторожно, будто героиня детской книжки, впитывающая атмосферу своего нового места действия. Оглядывает снизу вверх всю лестницу, проводит пальцами по стене, подходит к окнам, из которых открывается вид на море.
– Мама, смотри! Отсюда циклон видно!
Она снимает показания с измерительных приборов и на сайте о погоде внимательно читает новости о циклоне, который движется в нашем направлении последние два дня. Сейчас светит солнце, но она права: на горизонте собираются тучи.
– Давай выйдем и посмотрим, – предлагаю я, раздвигая стеклянные двери.
Панорама сказочная: водная ширь густого аквамаринового цвета; в отдалении синие горы; изумрудная трава, стелющаяся от дома до самой кромки берега; и вдалеке пока еще не плотная полоса красновато-лиловых облаков. Голубизна, синева, зелень в разных конфигурациях, одно наслаивается на другое – ослепительно умопомрачительное зрелище, к которому невозможно привыкнуть.
– Красиво, правда? – спрашиваю я, ладонью касаясь ее спины. – Мы здесь можем поставить стол. Стулья.
Неожиданно Сара приникает ко мне.
– А циклоны нас отсюда не сметут?
– Не знаю, детка. Но этот дом стоит здесь вот уже восемьдесят лет и наверняка на своем веку повидал немало циклонов. – Я приглаживаю ее волнистые волосы. – Ты боишься циклонов?
– Нет. Мощные случаются редко.
– И то верно. Значит, можно не тревожиться.
– Вообще-то, я не хочу сюда переезжать. Мне нравится наш дом. И как я перевезу сюда свою лабораторию?
– Мы обязательно что-нибудь придумаем, милая. Дедушка наверняка подкинет нам толковые идеи.
Я вспоминаю старинный телефон.
– Сейчас я тебе кое-что покажу, а потом поднимемся наверх и посмотрим спальни.
– Ладно.
Следом за мной она возвращается в дом, и мы идем к нише, где стоит стационарный телефон.
– Знаешь, что это такое?
– Конечно. Телефон.
В первую минуту я немного растеряна, но потом соображаю, что мне есть еще чем ее удивить. Я беру трубку и, приложив ее к уху, предлагаю послушать дочери.
– А это что, знаешь?
– Нет. Что это за шум?
– Так называемый тональный сигнал готовности. Это аппарат наземной линии связи, то есть он соединен со стеной проводом, а этот провод соединяет с другими телефонами. Сначала снимаешь трубку и слушаешь, есть ли гудок, то есть убеждаешься, что телефон работает, а потом с помощью этого диска набираешь нужный номер. – В качестве демонстрационного примера я набираю номер своего сотового телефона, и тот начинает звонить в моей руке.
Сара кивает, а затем поворачивается и идет к лестнице.
– Я хочу посмотреть спальни.
Лео уже наверху.
– Мама, ты только посмотри! В этой комнате своя маленькая ванная, и она вся выложена плиткой. Можно это будет моя комната?
– Так не честно! Я еще ее не видела! – возмущается Сара. Она бежит мимо брата в выбранную им спальню.
Я иду следом, не торопясь, потому что четыре из шести спален имеют свои ванные, и все они великолепно облицованы плиткой. Лео выбрал ту, которая, я знала, ему понравится, с вереницей окон, как в капитанской каюте в носовой части судна. Из них видны подъездная аллея и город.
Дети носятся по комнате, открывая выдвижные ящики. Почти все пусты. Гостевые комнаты я еще толком не успела осмотреть. Эта – на вид обшарпанная, с поблекшим орнаментом, окаймляющим сверху стены по всему периметру, и невзрачными шторами. Я достаю из сумки блокнот и кое-что записываю для себя авторучкой, которую купила вчера и зарядила яркими чернилами цвета фуксии. Я всегда отдавала предпочтение оттенкам красного и желтого. Кит любила бирюзовые, фиолетовые и зеленые чернила. Дилан оттачивал технику каллиграфии в китайском стиле ручкой-кисточкой, которую он заправлял самыми черными чернилами, какие удавалось найти. Мне всегда казалось, что серьезные цвета – черный, коричневый – больше в духе Кит, но нет: она выбирала яркие оттенки и перо с тонким кончиком, с помощью которых выработала четкую аккуратную манеру письма. Делая записи по поводу штор и обоев, я с удовольствием отмечаю, что усеченное перо авторучки придает элегантность даже моему небрежному почерку.
