Мы выезжаем со стоянки. Я спокойна, эмоции свои подавила и держу в узде. Наш путь пролегает по холмистой местности. Мы взбираемся на один крутой склон, делаем круг, спускаемся по другому, потом снова вверх, в центр городка, столь же причудливого, как все прочие, что я здесь видела.
– Это Ховик, – докладывает Джози. Застроенные домами улицы сбегают к воде.
– Милый городок. Вообще место красивое.
– Да. Я его люблю. Мне здесь легче дышится.
– Мы не можем спать, если не слышим шума океана.
Она с шипением втягивает в себя воздух и, стрельнув взглядом в мою сторону, снова сосредоточивается на дороге.
– Точно.
– То-о-о-чно, – протяжно повторяю я, имитируя ее выговор. – По тебе теперь не скажешь, что ты американка.
– Переняла местный акцент? – спрашивает она, специально глотая отдельные звуки в словах.
– Есть немного. Твоя речь как будто похожа на австралийскую, хотя мне трудно судить.
– Кит, ты много путешествуешь?
– Нет, – отвечаю я, впервые позволяя себе быть самой собой. – Вообще не путешествую, но с тех пор, как приехала сюда, все время недоумеваю, почему я не бывала здесь раньше.
– Много работаешь, наверно.
– Да. И у меня накопилась уйма отпускных дней. – Я гляжу в окно на море, искрящееся с другой стороны холма. – Нет, серьезно, ты только посмотри, какая красота. Почему я раньше ничего этого не видела?
– И чем же ты занимаешься, если не путешествуешь?
– На доске катаюсь. – Я раздумываю, пытаясь вспомнить, чем еще наполнена моя жизнь. – На доске катаюсь, работаю и вожусь с Бродягой.
Это звучит жалко, что усугубляет мое раздражение, когда она уточняет:
– Значит, ты не замужем?
– Нет. – Во мне снова булькает, плавится огненная лава. Я думаю о своем пустом доме и о девочке – моей племяннице, – которая вчера на набережной сообщила мне, что она проводит эксперименты. – А вы давно женаты?
Джози крепче сжимает руль. Костяшки пальцев на ее изящных загорелых руках белеют. На одном я замечаю обручальное кольцо – не броское, но с красивым светло-зеленым драгоценным камнем.
– Одиннадцать лет. А вместе мы тринадцать. Познакомились в Раглане.
– Подожди. В Раглане? В том самом Раглане? – Для меня, Джози и Дилана это было одно из священных мест, которые мы постоянно перечисляли друг другу, как молебные воззвания в литании.
– В том самом, – улыбается она. – Роскошное место. Кстати, не так уж далеко отсюда. Можно съездить на днях, если есть желание.
– Может быть. – Весь наш диалог – это какой-то сюр. Но, в принципе, самый обычный. А о чем говорить с человеком, с которым не виделась много лет? С чего начать? Серфинг – один из наших языков общения.
– Ты здешние волны уже успела опробовать? – спрашивает она, словно по сигналу.
– Ездила в Пиху. Собственно, это и натолкнуло меня на мысль обзвонить серфинговые магазины. Так я тебя и вычислила.
– Умно.
Мы обе на время умолкаем. Только радио тихо играет в машине.
– А как ты вообще сообразила, что меня надо искать в Окленде? – наконец спрашивает она.
– Увидела тебя в новостях, в репортаже про пожар в ночном клубе, где погибли дети.
– Так я и думала, – вздыхает она и, помолчав, добавляет: – Ужасный был вечер. Я как раз с подругой ужинала в Бритомарте, когда клуб загорелся.
– В итальянском?
Она пристально смотрит на меня.
– Да. Откуда знаешь?
– Справлялась о тебе там. Мне сказали, что ты у них бываешь, но как тебя зовут, они не знают.
– Молодцы девчонки.
Ни стыда, ни совести, возмущаюсь я. Столько лет лгала и еще радуется, что ее прикрыли. Кровь бросается мне в лицо.
– Мама тоже видела тот репортаж. Это она отправила меня на поиски.
– Х-м-м, – ничего не выражающим тоном произносит моя сестра.
– Она стала другой, Джози.
– Мари.
– Ну конечно. Все, что неудобно, лучше просто вычеркнуть из жизни.
Она искоса поглядывает на меня.
– Это было не так.
Я отворачиваюсь к окну, недоумевая, зачем я вообще сюда приехала. Может быть, я была бы счастливее, не зная, что она жива. Глаза снова застилают слезы, хотя я никогда, никогда не плачу. Про себя я начинаю обратный отсчет от ста.
Мы съезжаем с главной улицы на грунтовую дорогу, что тянется в горку под сенью густого леса. По обочинам растут древовидные папоротники и цветущие кустарники. Сама тропа неровная, в рытвинах и ухабах. Она обрывается перед домом, о котором я видела очерк на новозеландском телевидении.
– Его показывали в новостях. Зачем ты привезла меня сюда?
Джози глушит мотор и смотрит на меня.
– Хочу, чтобы ты увидела, какую жизнь я создала здесь для себя.
Я упрямлюсь, отказываясь выходить из машины.
– Ты расскажешь мне правду о том, что случилось? Или так и будешь кормить меня ложью?
– Клянусь всем, что для меня свято, ты больше никогда не услышишь от меня ни одного лживого слова.
Я открываю дверцу и выскакиваю из машины. Я не уверена, что хочу знать всю правду. Предстоящий разговор внушает мне чувство опустошающей тревоги. Я задираю голову, глядя на ясное голубое небо, и мне вдруг кажется, что из темных уголков моего сознания начинают выползать всякие смутные домыслы и догадки. Руки покрываются гусиной кожей, хотя нас обдувает ласковый теплый ветерок. Мы идем к дому. Я растираю руки, пытаясь успокоиться.
– Что это за место?
– Сапфировый Дом. Его выстроила для себя известная новозеландская актриса тридцатых годов – Вероника Паркер. Ее здесь убили.
– А с виду дом совсем не зловещий.
У входа в особняк моя сестра – никак не привыкну к ее новому имени – останавливается и показывает туда, откуда мы приехали. Вдалеке виднеются океан и большой город.
– Ночью весь город – море огней до самого берега.
– Прекрасно. В общем, у тебя есть особняк и семья. И больше никаких проблем.
– Я это заслужила. Но давай все-таки войдем в дом? Прошу тебя.
Я делаю вдох. Киваю.
Она отпирает центральную входную дверь. Следом за ней я захожу в прохладу. Интерьер тот самый, что показывали в телеочерке, но в натуре он производит более сильное впечатление. Из круглого холла доступ сразу в несколько комнат; здесь же находится лестница, что ведет на верхний этаж. И все оформлено в стиле ар-деко.
– Потрясающе.
– Да. Пойдем.
