– У нас одинаковые волосы.
– Одинаковые, – улыбаюсь я ей. – Тебе нравится?
– Нет, – печально вздыхает она. – Одна девочка поднимает меня на смех.
– Она просто тебе завидует. У тебя очень умная голова.
– Папуля тоже так говорит!
– Папуля – отец Саймона, – поясняет Мари, придерживая для нас дверь. – Носки дать?
– Нет, спасибо.
Она касается моей обнаженной руки, словно я ее дочь. Меня это обезоруживает.
– Я так рада, что ты приехала, Кит. Ты даже не представляешь, как я по тебе скучала.
– Представляю, – отвечаю я, уклоняясь от ее прикосновения.
Глава 27
Мари
За ужином мне наконец-то удается перевести дух. Кит так трепетна с Сарой и смеется шуткам, которыми Лео пытается произвести на нее впечатление. Она ослепительна, чего я никак не ожидала, а должна бы. От мамы ей достались хрупкие плечи и пышная грудь, от отца – смех и широкая улыбка. Вкупе с уверенностью, которой ей не хватало в детстве и юности, это производит сногсшибательный эффект. Мой муж и мой сын борются за ее внимание; Сара благоговеет перед ней, не отходит от нее ни на шаг.
Как и Хавьер. Он смотрит на нее как на солнце, словно по ее мановению распускаются цветы и поют птицы. Видно, что он пытается это скрывать, сохранять невозмутимость, но он околдован ею.
Кит читать труднее. За минувшие годы она нарастила вокруг себя броню доброжелательной учтивости, через которую почти не просачивается ее подлинное «я». Правда, время от времени я вижу настоящую Кит – в том, как она слушает Сару, склоняясь к ней. Как реагирует на внимание Хавьера, когда он касается ее руки или плеча, подливает ей воды из графина.
Но главным образом, в том, как она внимает Саймону. Словно хочет узнать его и полюбить. Что дает мне надежду.
Но именно Саймон внушает мне беспокойство. То и дело в его лице мелькает озадаченность, либо удивление. В присущей ему непринужденной спокойной манере он искусно поддерживает застольную беседу, спрашивая Хавьера про его музыку, Кит про ее страсть к медицине. Но при этом иногда поглядывает на меня и хмурится. А сейчас смотрит на ее татуировку?
– Ой, а у вас такая же татуировка, как у мамы! – замечает Лео.
Кит вытягивает руку.
– С одним отличием. Найдешь?
Морща лоб, он внимательно рассматривает рисунок.
– О! У нее написано: старшая сестра. – Он хмурится. – Но ведь вы выше, значит, старше.
Кит бросает на меня взгляд.
– Я не всегда была высокой. Сначала твоя мама была выше, а уж потом я ее переросла.
– Мне кажется, ты будешь довольно высоким, когда подрастешь, – вмешивается Хавьер, наверно, чтобы отвлечь внимание от татуировок. – Спортом занимаешься?
– Да. – Лео садится на свое место и вновь принимается за еду. – Многими видами. Лакросс – мой любимый. Но папа хочет, чтобы мы плавали, у него ведь клубы.
– Ну вот. Прямо диктатора из меня сделал, – возмущается Саймон со смехом. – Тебя никто не неволит, сынок. Не хочешь плавать, не надо. Но тогда в этом сезоне первенство останется за Тревором.
– Я никогда его не обойду, – сердито говорит Лео. – Сам ведь знаешь.
– Если веришь в себя, значит, все получится, – спокойно произносит Кит.
– Да вы не видели, как этот пацан плавает. Все говорят, что однажды он войдет в олимпийскую сборную.
– Может, и войдет, – соглашается Саймон. – Так что тебе лучше сразу опустить лапки.
Лео стреляет в него злобным взглядом.
– Так я и думал, – усмехается Саймон.
Вечер проходит на удивление гладко. Лео и Сара убирают со стола, я варю кофе. Остальные взрослые устраиваются в более уютной гостиной. Саймон включает музыку – нечто в стиле поп-джаза середины прошлого столетия, – создающую душевную атмосферу. Это – наш обычай, танец, который мы сами придумали. Мне кажется, что все нормально, пока муж не приходит в кухню.
– Почему у нас сегодня какой-то ходульный официоз? – тихо спрашивает он.
– Разве? – Я с простодушием во взгляде смотрю на него. – Ничего такого не заметила.
– Ты все время на цырлах, словно кошка. Наверно, она много чего о тебе знает. Знает, где закопаны все трупы.
– Не мели чепухи, – отмахиваюсь я. – Иди к гостям.
Он проводит пальцами по моей спине и уходит. Из соседней комнаты раздается взрыв смеха. Лео спрашивает, можно ли ему поиграть в «Minecraft», и я его отпускаю. Сара еще не готова расстаться со своим новым идолом и, помогая мне, несет в гостиную блюдо с маленькими пирожными.
– Неужели и это сама испекла? – спрашивает Кит.
– Да ну что ты. Саймон купил по дороге домой. – Я разливаю по чашкам кофе. Предупреждаю: – Без кофеина.
Сара усаживается рядом с Кит, а та шутливо ей говорит:
– В юности твоя мама ну вот совсем не умела готовить.
– Правда?
Кит, глянув на меня, ставит чашку на стол.
– Правда. Даже бекон поджарить не могла.
– А зачем его жарить? Можно было просто поставить в микроволновку.
– У нас не было микроволновки, – отвечает Кит и, осознав свою ошибку, быстро поправляется: – Тогда ни у кого не было.
– Как не было? – Сара морщит носик.
И в это мгновение я четко понимаю, что сохранить секрет не удастся. Лица сестры и дочери – отражение одно другого: одинаковые кудри цвета мускатного ореха, одинаково посаженные глаза, одинаковые веснушки на одинаковых носах. Сара – Кит в миниатюре, вплоть до склонностей и цвета глаз.
И тут Сара говорит:
– Ой, а у нас с вами на ногах пальцы одинаковые!
Кит смотрит на ножку Сары рядом со своей ногой. Одна взрослая ступня, вторая – детская. У обеих абсолютно одинаково сросшиеся второй и третий пальцы. Генетика. Кит поднимает на меня глаза и гладит племянницу по волосам.
– Одинаковые. Удивительно.
У меня учащается пульс, лоб покрывается испариной. Я смотрю на Саймона. Глядя на меня, он недоуменно качает головой. Разводит руками. Что это значит?
– Солнышко, – обращается он к дочери, – тебе уже пора наверх.
Та издает недовольное «уф», и я жду, что сейчас она выразит протест, но Сара лишь поворачивается к Кит и говорит:
– Детское время закончилось. Мне пора. Вы еще придете?
– Постараюсь.
Сара крепко-крепко обнимает мою сестру, и я вижу, что Кит на грани слез: она зажмуривается, прижимая к себе мою дочь.
– Я очень-очень рада, что познакомилась с тобой.
– До свидания, – прощается Сара тоненьким голоском и затем идет наверх.
