Заметив, что я за ней наблюдаю, она издает победный возглас, в приветственном жесте оттопыривая мизинец и большой палец.
Я отвечаю тем же и гребу к своей следующей волне.
* * *
После часа катания мы обе утомлены, но на берег не выходим, а сидим на досках в волнующемся океане.
– Маме надо позвонить, – говорю я, устремив взгляд на горизонт.
Спутанные волосы Джози прилизаны назад.
– Знаю. – Она обращает на меня свои темные глаза. – Мне еще нужно кое о чем тебе рассказать.
– А нужно ли? Может, лучше не будить спящих собак?
Один уголок ее рта приподнимается.
– Но ведь вообще-то собаки никогда не засыпали, верно?
Я соглашаюсь. Качаю головой.
– Помнишь того актера, что бывал у нас в «Эдеме»? Билли Зондервана?
– Конечно. Он дарил нам воздушных змеев, конфеты и все такое. Милый парень.
– Да уж. – Мы качаемся на волнах. Что-то чиркнуло по моей левой ступне. – Так вот, этот «милый» парень изнасиловал меня, когда мне было девять лет. И не один раз.
– Что-о? – Я подгребаю к ней ближе, чувствуя, как во мне включается врач отделения неотложной помощи. Личина доктора защищает меня, заставляя сохранять профессиональную отстраненность. В ярости я сбрасываю ее, пытаясь оставаться самой собой. – Вот подонок. Как…? Мы же всегда были рядом.
Джози качает головой.
– Наверняка я была не первой малолеткой, которой он домогался. Свою тактику совращения он отточил до совершенства. Подарки, глоточки спиртного из его бокала, потом угрозы. Мне он сказал, что перережет горло Угольку, если я проболтаюсь кому-нибудь.
– Когда это было?
– Тем летом, когда мы учились серфингу. – Она смотрит вдаль. – Первый раз в тот вечер, перед тем как я спустилась на берег и увидела, что Дилан дает тебе урок серфинга.
Я холодею от ужаса. Вспоминаю, как она безутешно плакала, узнав, что мы занимаемся серфингом без нее.
– Боже мой, Джози, – шепчу я. Подгребаю к ней ближе и трогаю ее за ногу. – Почему же ты нам не сказала?
Она качает головой. По ее щекам катятся слезы. Я осознаю, что и мое лицо мокро от слез.
– Мне было так стыдно.
Я стискиваю ее запястье.
– Убила бы гада. Часами бы его кромсала, пока не сдох.
Она вытирает слезы обеими руками.
– Да, я бы тоже.
– И долго это продолжалось?
– Все лето. Потом он хотел взяться за тебя, но я ему пригрозила: сказала, пусть только попробует пальцем тебя тронуть, я выйду на террасу, когда там будет полно посетителей, и всем расскажу, что он творил со мной.
Такое ощущение, что у меня в животе образовалась огромная дыра.
– Я ничего такого не помню. Не помню, чтобы он был вульгарен и груб.
– Ну что ты, он был слишком хитер. Помнишь кукол, что он привез нам из Европы? Внутри которых были спрятаны куколки поменьше.
– Еще бы! Конечно, помню. Они были так красиво раскрашены.
– Да. Это был первый шаг.
– А потом он перестал приходить в «Эдем», да?
– Да, слава богу.
– И ты вообще никому не сказала?
– Нет. Только Дилану.
– Почему же он его не разоблачил?
На лице Джози появляется странное выражение, словно ее только теперь осенило, что он обязан был вывести насильника на чистую воду. Она смотрит на меня.
– Это я попросила. Взяла с него слово. – Она хмурится. – Он долго пытался понять, что со мной не так, но я молчала. Я ведь во всем винила себя.
Мне так больно, будто в сердце вонзились осколки стекла.
– Тебе было всего девять лет, – шепотом произношу я.
– Дилан обязан был рассказать, – тихо говорит она. – Непонятно, почему я только недавно это поняла.
Я качаю головой.
– Потому что мы обе любили его без памяти, будто это он повесил луну.
– И все звезды.
Я опускаю голову.
– Почему же никто тебя не защитил?
– Поверь, я задавала себе этот вопрос тысячу раз. Но знаешь, если честно, только с рождением Лео и Сары я поняла, что наши мама с папой были отвратительными родителями. До появления Дилана мы с тобой ночевали на берегу, да еще одни – две малышки четырех и шести лет.
– Да, помню.
– Ты только представь. Четырехлетняя девочка ночует на берегу вместе с сестрой.
– Ну, с нами был еще Уголек, – раздвигаю я губы в полуулыбке.
– Да, с нами был Уголек, – улыбается она в ответ. – Лучший пес на свете.
– В целом мире. – Мы бьемся в ладоши.
– Значит, Билли к тебе не подкатывал?
– Нет, клянусь. Ко мне вообще никто не приставал. – Вдалеке чайка парит в воздушных потоках, и мне это сразу напоминает нашу бухту и маленький пляж. – Дилан был еще более сумасшедший, чем наши родители. Помнишь, как он нырнул с утеса?
– Просто чудо, что он выжил, – содрогается Джози.
– Думаю, он не надеялся выжить. Как и тогда, когда разбился на мотоцикле.
В лице Джози внезапно появляется неизбывная печаль, и мне становится не по себе.
– Прости, Джо… Мари. Не самое веселое воспоминание.
– Да.
– Начало конца, – вздыхаю я. – Я абсолютно уверена, что это была одна из его попыток самоубийства.
Она смотрит на меня, вытаращив глаза.
– О боже! Какая же я дура. Ну конечно. Потому он и злился, когда мы привезли его домой.
– Ты что, и правда раньше этого не понимала? – морщу я лоб.
– Нет. – Качая головой, она шлепает по воде перед доской. – Мне так его не хватает. – Она смотрит на горизонт. – Ужасно.
– Мне тоже. – Я представляю в воображении, как Дилан скользит на лонгборде, расставив руки. – Он и впрямь был как сказочное существо, в равной мере проклятый и благословенный. – Я вспоминаю его ласковые руки, заплетавшие мне косы. Вспоминаю, как умело он складывал одежду. Как стоял с нами на автобусной остановке. – Без него я не стала бы той, кто я есть теперь.
– Знаю. Общение с тобой действовало на него так благотворно.
– С тобой тоже.
– Нет, – качает она головой. – Ты дарила ему покой. Мне кажется, только у тебя одной это получалось.
– Надеюсь, что это так.
– Давай-ка на берег. По-моему, надвигается шторм.
К тому времени, когда мы выбираемся из воды под сердитым небом, я едва держусь на ногах и у меня так сильно сосет под ложечкой, что я могла бы съесть целую корову.
